Лазерный уровень, или Жизнь и смерть в маленьком посёлке городского типа (пасхальная сказка) — Артур Аршакуни (заключительная часть)

XI.Он уже заканчивал, когда из леса потянулись первые ходоки – Серёга Волобуев и Петька Назаров с травяной дерниной, а за ними Васёк и Алёна Горбунова – с цветочной.

Траву Витёк начал выкладывать пласт к пласту, начиная с дальнего, в головах, угла, а цветы – оттуда же, от головы, вокруг валуна. После третьей ходки ребята поняли, что к чему, глаза у них загорелись, работа заспорилась, так что Витёк с трудом успевал принимать пласты и распределять их по схеме. Он хотел крикнуть им «Хватит!», но ребята и сами поняли. А Алёна, умница, ещё и незабудок отдельно принесла полный пакет «Пятёрочки», выкопанных из земли с корнями. Так что они с Васьком подсадили цветов там, где их не густо, и получилось совсем хорошо. Потом Витёк принес из машины триммер и начал выравнивать получившийся газон, и ребята, вырывая триммер друг у друга, довершили начатое. Наконец, Серёга с Петькой нашли за оградой брошенные пластиковые бутыли из-под пива и «Пепси», набрали воды в канаве и полили траву и цветы.

А потом, собравшись гурьбой вокруг Витька, посмотрели на свою работу.

По четырём сторонам участка – широкая дорожка из красной гранитной крошки. Внутри – зелёный аккуратный газон. А посередине его – такой же красный гранитный валун и вокруг него, обтекая от головы к ногам, — голубая полоска незабудок. Пара незабудок каким-то образом оказалась в правом углу участка, где сходились дорожки, но ребята поглядели на Витька и поняли – так надо.

На валун по-свойски, как к себе домой, слетел взъерошенный воробей, поскакал по макушке, в два вжика поточил клюв, выставил смородину глаза на людей и взлетел на цветущую ветку калины.

— Красиво… — сказала Алёна, и ребята тоже солидным кашлем согласились с ней.

— А давайте, — продолжила Алёна, — возьмём шефство над могилой Андрея Леопольдовича и будем сюда постоянно приходить, чтобы за ней ухаживать!

Витёк молчал. Он просто молчал.

12.

На следующий день Витёк впервые увидел дочь Андрея Леопольдовича, Веронику, в соседском дворе, не понял, что она делает, присмотрелся. Она ходила по углам, среди невыполотой крапивы и мать-мачехи, как будто что-то там искала. Потом подошла к открытым створкам гаража и стала высматривать что-то в углах над головой. Тут-то Витёк заметил фотоаппарат у неё в руках, да не простой, а здоровенный, вроде его лазерного уровня. Витёк не выдержал.

— Недоделки высматриваете? – спросил он из-за забора.

Вероника оглянулась.

— Нет, — сказала она, — ищу натуру.

Витёк ничего не понял, но продолжил.

— Есть успехи?

— Кое-что есть, — ответила Вероника и подошла к Витьку.

Она показала на крохотном экранчике японского фоточуда только что сделанный снимок: на темном фоне гаражного пространства крохотная паутина, аккуратная, словно модульная антенна космического аппарата.

— Надо же, — сказал Витёк.

Это было вправду красиво.

— Я фотограф, занимаюсь микросъёмкой, — сказала Вероника и показала на экранчике ещё снимки: тоже паутина, но здоровая, словно гамак, среди лопухов и топинамбура, на фоне покосившегося забора; пчела, по пояс, все лапки кверху, влезшая в чашечку цветка; крохотная гусеница, свисающая на конце собственной паутинки, причём, судя по смазанным деревьям и кустам вокруг и чёткости самой гусеницы, снятая в процессе спуска.  Но больше всего Витьку понравился снимок, на котором была крохотная травинка, только что вылезшая по спирали из пазухи материнского стебля, едва зеленая в своём младенчестве, но упрямо вознесшая к небу заострённый кончик. А на самом конце её разместилась капля росы, и в этой капельке горело утреннее солнце, так, что глазам было больно смотреть. И было во всём этом что-то кукольное, и что-то детское, и что-то чертовски правдивое, нет, не правдивое, — вспомнился разговор с Андреем Леопольдовичем, — чертовски истинное, и говорить ничего не хотелось, до чего истинно.

Вот Витёк и промолчал.

— Я его и не знала совсем, — неожиданно сказала Вероника. – Мама ведь только недавно про него сказала. Я разыскала его по интернету, мы списались, встретились, у нас было столько планов, и вот…

— Почему же мама не сказала? – спросил Витёк.

— Она и ему не сказала, что беременна, гордая была… — сказала Вероника. – Она была научным сотрудником НИИ, и её отправили на Алтай собрать замеры воды из убитого заводскими стоками озера. А он там тоже был в командировке, только по какой-то педагогической части. Там они и познакомились, в местной гостинице. А от этого ничего не осталось, кроме меня, — Вероника, вздернув подбородок, посмотрела в глаза Витьку, — и стихов, которые он там же написал и посвятил маме.

Внутри Витька запела басовая струна.

А Вероника тихо продекламировала:

От шпалерных болот изможденного ленного града…

Витёк с тоской подумал, что поэзия-таки бездонна, и ему, дураку, никогда не понять её до конца.

Вероника закончила читать стихи и замолчала.

— В Москве живешь? – сказал Витёк, неожиданно для себя самого переходя на «ты».

— В ней, — повела плечом Вероника.

— Ну, и как там?

— Да как везде, — усмехнулась она. – Только машин побольше, людей побольше и говна побольше.

Витёк не успел удивиться.

— Пойду в дом, — сказала Вероника. – Надо собрать вещи. Завтра после кладбища сразу уеду. Ну, прощайте.

Она вдела острое плечо в петлю ремешка фотоаппарата и пошла к крыльцу.

Вот оно как, думал Витёк, идя к себе.

И тут его осенило.

«После кладбища»!

Завтра после кладбища!

Значит, завтра они поедут на кладбище.

Отлично.

13.

И вот наступило утро завтра. Это было первое по-настоящему летнее утро – начало дня начала лета.

На соседнем дворе начались сборы. Глядя через забор, как четыре разного возраста женщины выходят поодиночке и попарно и снова уходят и как Игорь то хлопает дверцами, то начинает протирать лобовое стекло, Витёк посмеялся, сочувствуя ему по-мужски, а потом, когда захлопала цепь на соседских воротах, сел в свою «Витару» и успел выехать незамеченным.

Зная посёлок, он короткой дорогой проехал к кладбищу, оставил машину подальше, чтобы не бросалась в глаза, вернулся к знакомой, как скрипящая половица в доме, дырке в заборе и прошёл недалеко, встав в четырёх могилах от Андрея Леопольдовича.

Наконец, послышались негромкие голоса. Игорь медленно, плохо ориентируясь, вел четырёх женщин. В какой-то момент он растерянно оглянулся, но Татьяна Аркадьевна уверенно прошла вперёд, и все четверо вышли к могиле.

И встали у правого угла, если смотреть от куста калины.

Они стояли долго: отдельно Игорь, Вероника под руку с Александрой Павловной и Татьяна Аркадьевна с Вандой Леопольдовной. А потом Вероника обняла Александру Павловну, а Татьяна Аркадьевна спрятала лицо на груди у Ванды Леопольдовны. А перед ними – вот честное слово! – сидел Эзоп, перебирая всеми лапами от нетерпения, и стучал хвостом по земле, посыпанной красной гранитной крошкой.

Витёк повернулся и медленно, стараясь не шуметь, прошёл между могил и сосен к машине.

Сев за руль, он подождал немного, а потом шёпотом продекламировал:

От шпалерных болот изможденного ленного града

В не-пойми-что-теперь: Алтайбург? Славабад? Китежстан?

С точки зрения чувств – обретение или утрата?

Да не все ли равно, если в нас сколько слов, столько тайн.

И поехал домой.