И тут явился ко мне мой чёрт… (рассказ) — Павел Крылов

III. Ульяна резко, несмотря на боль во всем теле, обернулась и посмотрела на немца. «Да как он смеет!» Но, заметила она, враг был очень похож на человека с портрета, только моложе, и, как ни странно, мягче.

— Вы хорошо учились в школе, нам это известно, — примирительным тоном продолжал немец, — а потому Вам, — подчеркнул он это «Вы», — должно быть известно, кто во время Крымской войны был последним командующим севастопольской обороны, раненым, но выжившим.

— Тотлебен!? — вырвалось у неё.
— Граф Тотлебен, Эдуард Иоганнович, или, если Вам угодно, Иванович. Несчастный француз Канробер зубы сломал о его батареи, да и нашему Манштейну не один месяц понадобился, чтобы их прорвать. Однако, кофе готов, — свернул он тему, развивать которую у него не было, по-видимому, никакого желания.

Тотлебен поставил перед Улей чашку и нацедил в неё дымящейся чёрной жидкости, затем налил себе и опустился в кресло напротив удивленной до глубины души девушки. Впрочем, его признание разрешило для неё, по крайней мере, одну из загадок.

— Не думайте, Бога ради, что я приказал доставить Вас к себе, чтобы вербовать на нашу сторону. Служить нам было столько желающих, что сегодня мы не знаем, что с ними делать. Открою ли я Вам военную тайну, сказав, что Германия уже проиграла эту войну, — он говорил всё время в сторону, но при этих словах его взгляд как бы ненароком встретился с внимательными и умными глазами девушки. И Уля поняла, что немец действительно так думает, не пытаясь её обманывать.

— Да, эта Германия проиграла, и поверившие ей русские обречены. Предлагая сохранить Вам жизнь в обмен на сотрудничество, я бы лицемерил. Пройдёт две недели, ну, два месяца, сюда вернётся Красная Армия и Вас расстреляют свои. Бежать от них? Готовы ли Вы с сумою по чужим одной шататься с совестью больной, всегда с оглядкой, нет ли сзади врагов и сыщиков в засаде? Знаю, Вы на это не согласитесь, и потому даже не предлагаю. Ваш выбор сделан, милая барышня, ибо, даже если я просто отправлю Вас домой к маме, а не обратно в камеру, Вы не сможете оправдаться перед СМЕРШем. Вас определенно назначат предателем Вашей организации! Не правда ли? Ведь у советского гражданина, попавшего к нам в плен, есть только один способ сохранить честное имя — умереть под пытками, никого не выдав.

Пошарив на столе, немец показал Уле вырезку из газеты. Она хорошо знала её, это была прошлогодняя заметка Петра Лидова в «Правде» о партизанке Тане, замученной немцами в деревне Петрищево под Москвой.

— Боюсь, впрочем, ваши друзья начнут подозревать что-то неладное уже сегодня, когда узнают, что Вы с немецким офицером мирно пили кофе с галетами и, о, ужас, слушали сводку Совинформбюро! — при этих словах Тотлебен впервые позволил себе усмехнуться так едко, что в его голосе послышалась издёвка.

Уляша похолодела. Сказанное немцем очень походило на правду. Лучше бы он отправил её к тюремному начальнику Отто Шену и приказал её исхлестать, и её товарищи в камере слышали бы, как она считает удары, а потом кричит, когда боль становится нестерпимой. (Нет, нет! Ребята, не может быть! — метались в её голове растрёпанные мысли).

— Ненавижу! — вспыхнула она вдруг. — Подлые предатели! Пусть их тысячи и тысячи, они заслужили свою кару. И если я предам своих, пусть и меня тоже расстреляют. Только Вы не дождётесь, слышите меня! Вы! Вы тоже предали и своего любимого дедушку, и свою страну! И Вас тоже ждёт расплата! — Ульяна выкрикивала в адрес Тотлебена одно оскорбление за другим, думая, даже надеясь втайне, что он вспылит, вскочит, заорёт, позовёт полицаев. Но он выслушал всё молча, и тем же нарочито спокойным и слегка усталым, как будто немного виноватым, тоном продолжил:

— Ошибаетесь. Я ещё пока никого не предал. Моей страны больше нет. Мой Петербург, где я родился, называется Ленинградом, а чудный Невский — проспектом 25 Октября…
— А ведь я так хотела поехать в Ленинград позапрошлым летом! — не дала договорить ему Ульяна. — И тут вы пришли с проклятой войной, и ваш фюрер, который приказал на месте нашего великого города сделать большое озеро.

— Вы читали этот приказ? Где, всё в той же газете «Правда»? — повысив голос, спросил полковник.- Или насмотрелись дурацких пропагандистских фильмов козла Геббельса? «Если бы фюрер и вправду приказал это, я, видит Бог, нашёл бы способ преподнести ему портфель с динамитом», — чуть было не добавил он, но вовремя осёкся, понимая, что и так разоткровенничался сверх всякой меры. — А что вы сделали с российскими немцами? Отправили их всех в Сибирь на смерть!
— Страну надо было обезопасить от удара в спину! — столь же гневным тоном ответила Уля.
— Ну, ну! — процедил сквозь зубы Тотлебен, — Десятки, сотни лет немцы служили России, никому не давая повода в себе усомниться. А сейчас Вы просто повторяете слова наших горячих эсэсовских голов. Все бы им выть о внутреннем враге, о том, что именно из-за таких как я гнилых и безродных аристократов рейх проигрывает войну вашему фюреру, у которого фюреру нашему стоило бы поучиться, как «обезопасить тыл от пятой колонны». И Вы вместе с ними считаете, что моё место в Бухенвальде?

Ульяна дослушала до конца тираду немецкого офицера и вдруг заговорила неожиданно мягко и певуче:
— Полковник, зачем мне знать твои печали, зачем ты жалуешься мне? — и наградила его взглядом, в котором едва промелькнуло столь редкое для этой серьезной девушки лукавство.

— Это Лермонтов? «Демон»? — произнёс немец уже более миролюбивым тоном, — это его Вы читаете наизусть в камере, подбадривая подруг?
Уляша утвердительно кивнула и также слегка лукаво и иронично продолжила:

— И все-таки, удовлетворите моё любопытство, зачем я здесь? Поговорить о великой русской литературе? Или о великой немецкой? Кроме шуток, мне очень нравится «Фауст», но я всё равно ничего не скажу Вам об организации, — последние слова, многократно повторенные за минувшие три дня, она произнесла обретшим прежнюю твердость голосом.- Хоть прикажите меня бить, хоть поите Вашим вкусным кофе. Кстати, я Вас ещё не успела за него поблагодарить. Не думайте, что советские люди невоспитанные олухи. Спасибо, Фридрих Францевич! Кофе, действительно, очень хорош.

Девушка уже вполне освоилась с ситуацией. Изящно укутавшаяся в плед, счастливо скрывший все недостатки её наряда, она восседала в кресле с поистине княжеским достоинством, грациозно держа чашку в руке и посматривая на своего визави чуть ли не с превосходством.

 Продолжение следует…