Годы блокадного детства
Валентина Клеопина поделилась своими воспоминаниями о жизни в блокадном Ленинграде.
Школа третьего возраста с самого начала своего становления активно сотрудничает с общественной организацией «Жители блокадного Ленинграда», в которой каждый участник — необыкновенный человек с необычной судьбой.
Общаясь с ними, каждый раз не перестаёшь удивляться, как люди, пережившие неимоверные трудности, боль, холод, голод, смерть смогли сохранить человеческое достоинство, порядочность, готовность помочь ближнему, ответственность и сочувствие. Вот и наша подопечная, Валентина Митрофановна Клеопина отличается добротой и чуткостью ко всем, даже незнакомым людям. Мы пришли поздравить её с 90-летием, а она поделилась с нами своими воспоминаниями о жизни в блокадном городе:
— Я родилась 1928 году в Ленинграде. Там и провела почти всю войну – в Ленинградской блокаде. 18 июня мне только исполнилось 13 лет, я перешла в 6 класс, как уже 22 июня началась Великая Отечественная война. Я еще не представляла, что меня ожидает.
Я воспитывалась в многодетной семье. Помимо меня, у моих родителей было еще трое детей: Шурик (1930 г.р., на начало войны ему было 11 лет), Зина (1932 г.р., на начало войны ей было почти 10 лет) и маленькая Люся (1938 г.р., на начало войны ей было 3 года). Я была старшей. До войны мой папа работал в милиции, поэтому его не сразу мобилизовали, а на месяц позже, а мама сидела дома, занимаясь нашим воспитанием.
Я хорошо помню, как узнала о начале войны. Эта новость застала меня в Копорье, на даче у дяди и тети. Ещё в субботу, 21 июня, мы радостно отправились туда вместе с Шуриком и Зиной отдыхать, но отдыха не получилось. На следующий день по радио объявили о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз. Тетя Поля сильно плакала. Мы пробыли в Копорье всего 4 дня, не могли уехать. И только последним эшелоном, когда уже бомбили местный вокзал, мы приехали обратно домой, в Ленинград, к маме. Но там мы пробыли недолго, по домам ходили глашатаи — просили уехать, а позже пришла и официальная повестка, по которой нужно было в течение 24 часов собрать всех детей на эвакуацию. Мама нас «подписала». Так мы отправились в Пикалево, мама — на окопы, а папа — на фронт (позже попал в плен, числился без вести пропавшим, и вернулся домой лишь в 1948 году).
В Пикалево нас с братом и сестрами, исходя из возраста, разделили по разным зданиям. Было тяжело, домой хотелось… А братишка не растерялся и, когда мимо проходил поезд с военными, запрыгнул туда, доехал до мамы и рассказал, где мы и что нам плохо. Наша мама сразу отправила за нами тетю Полю, мы сбежали и вместе с ней сели в крайний вагон последнего отходившего товарного поезда. Его бомбили, уцелел наш и еще 4 вагона по краям поезда, мы смогли добраться только до Тихвина. Оттуда добирались уже «своим ходом» – то пешком, то на перекладных. Мы шли целую неделю, истерли все ноги, были измотаны, но все же мы выжили и наконец-то пришли домой! Больше нас мама никуда не отпускала.
Позже, в Ленинграде, бомбардировка для меня стала уже привычным делом. Помню, как обстрелы и звуки сирены заставали и в бане, и на улице, в местах, где тебе уже некуда деваться и остается только надеяться, верить и молиться… Действительно, сколько раз я была на грани смерти, но отделалась лишь парой ссадин! Я уверена, Господь меня бережет!
Так произошло и во время последней выдачи продуктов без талонов в начале ноября. Мы тогда все вместе с мамой прошли через 10 остановок на ул. Гатчинскую в гости к её сестре, и меня попросили сходить в магазин на Петроградскую сторону. Когда меня отоварили, я вышла из магазина с праздничным набором продуктов: с банкой зеленых соленых помидоров, пол-литровой банкой густой сметаны и вкусным вафельным тортом, вместо хлеба, но донести это все до дома не получилось. В конце улицы начали лететь снаряды, меня ударной волной отбросило, я получила многочисленные порезы от осколков по всему телу, но это было не страшно, было страшно то, что я домой ничего не принесу и меня отругает мама – разбились все банки, а торт залило. Я потом еще долгое время казнила себя по этому поводу, ведь потом начался настоящий голод и продукты начали выдавать строго по талонам, а я стала основной кормилицей семьи.
На конец ноября ситуация в городе была такова: на улице уже стояли 30-градусные морозы, нападали большие сугробы снега, было принято решение о жесточайшей экономии хлебных запасов — теперь их норма составляла 125 гр. на человека в день. Водопровод в городе к тому времени уже не работал, наш дом находился на печном отоплении, а дров попросту не было. Мама сожгла всю мебель в комнате (осталась только одна табуретка), периодически, когда взрывали соседние деревянные дома, собирала оставшиеся от них щепки, но все равно было очень холодно. У нас уже не было внутреннего тепла, да и от чего его было иметь?! Мы были обессилены и мерзли, и умирали от страшного голода. Норму хлеба всё урезали и урезали, о крупах вообще речи не шло. Как-то раз нам выдали муку, а потом неделю вообще ничего не выдавали. Когда уже совсем нечего было есть, мама варила нам студень из столярного клея и даже кипятила папин кожаный ремень. Мы с сестренками и мамой как-то справились, а вот брат — нет. Он еще долго «оставался» с нами в комнате, у мамы не было даже сил вынести его на улицу. Я хорошо запомнила, как мы отгоняли от его тела крыс…
Несмотря на ужасный голод, духовную и физическую немощь, блокадники оставались добрыми и чувствительными к чужому горю. Как-то раз одна женщина отдала мне свою часть хлеба, когда голодный мальчик забрал у меня и целиком и съел выданный моей семье паек и тут же умер от заворота кишок. А если бы не она? Я даже не знаю, что бы стало со мной и моей семьей… Все-таки у нас очень чуткие и при этом очень сильные люди были! За все время блокады ленинградцы не срубили ни одного дерева на дрова, а когда снег сошел в апреле, все вышли на уборку города от трупов и последствий взрывов. На протяжении всей войны радио не замолкало, подкрепляя наш дух и нашу веру к победе.
Да, весной 1942 года стало действительно полегче, заработал водопровод, открыли бани, хлеб прибавили, а через «Дорогу жизни» поступила гуманитарная помощь с Урала и из Америки: крупы, сушеные овощи и мясо, яичный порошок. Тогда я впервые узнала, что такое омлет! А в 1944 году мне исполнилось 16 лет, мне выдали паспорт, и я, наконец, смогла выйти на работу. Меня пристроили на Монетный двор. Конечно, работать приходилось по 12 часов, всё это время нужно было продержаться тебе на паре соевых лепешек и чае, но домой я уже приносила трудовые, а, значит, и повышенные талоны. Тогда это было существенно. Мама тоже тогда работала дворником. Шесть дней мы работали, а в единственный выходной выходили на уборку родного города. Так мы протянули, как оказалось, до конца войны…
Как-то вечером, после работы, я узнала у знакомого охранника Петропавловской крепости, что на следующий день планируется запустить салют. На вопрос: « По какому поводу?» он не смог ответить. Никто ничего ещё не знал. Это было 8 мая. Вы только представьте, что нас ожидало на следующий день! Это была Победа! Мы смогли! Мы отстояли!
Елена МУРЗЕНКОВА