Память далёкого детства

Помню, когда началась Отечественная война 1941 года, мне было пять лет. Говорят, детская память крепкая, и это так. В семье я была старшая, т.к. сестрёнке было 3 года, а братику не исполнилось и двух лет. Жили мы с бабушкой, мамой и дядей Филиппом (папиным братом). Отец ушёл на фронт сражаться с фашистами, так говорила мама. Жили мы в деревне Новое Тяглино. Сейчас этой деревни нет, а на её месте появился карьер.

 

Помню, немецкие войска появились в нашей деревне со стороны села Никольского. Вошли, как хозяева, заняли наши дома, нам пришлось переселиться в дом поменьше. Позже дядя Филипп вырыл для нас землянку за бабушкиным домом. Часто над аэродромом  шли бои, вокруг пылали дома, горели леса. Было страшно, и мы прятались в землянке. Ночью, когда гремели пушки и рвались снаряды, мы не спали, было жутко, младшие плакали. Мама и бабушка успокаивали нас, конечно, я ведь была старшая, старалась  держаться, ведь мне уже исполнилось 6 лет.

Жители деревни все тревожились – никто не знал, чего ожидать от новых хозяев. Вначале немцы нас не трогали, даже позволили детям пойти в школу в сентябре. Школа находилась в деревне. Я пошла в 1-й класс,  но учебный год мой закончился рано, в октябре 1942 года.

Всем жителям деревни срочно приказали явиться к зданию школы и объявили, чтобы мы собирались в дорогу. С собой разрешили взять немного одежды и еды. Собирались молча, плакали лишь дети: страшно было, ведь мы не знали, что нас ожидает в дороге. Когда все собрались на указанное место, был приказ: «Садитесь в телеги». Все разместились в 5-ти повозках, и нас повезли на товарную станцию в Гатчину, где уже стояли вагоны для скота. Именно в них загнали всех, и повезли, а куда — никто не знал. В вагонах было душно, тесно, холодно и, конечно, страшно.

Маленькие плакали, взрослые сидели молча. Ехали без остановок. Привезли нас на какую-то станцию, позднее мы увидели – это был причал в Эстонии. День мы провели на причале – ждали баржу. Помню, мы чуть не потерялись – пошли искать маму, она ушла, чтобы найти нам еды. Маленькие плакали, они были голодные. Я тоже хотела есть, но не плакала, т.к. была старшая. К счастью, мама сама нас нашла, мы вернулись на причал, больше она не оставляла нас одних. Вскоре прибыла баржа, всех поместили в трюм, и она поплыла. Позднее сообщили, что везут нас в Финляндию.

В трюме, помню, было плохо, душно, сильно качало, у многих началась морская болезнь. Воздух, которого и так было мало, наполнился неприятным запахом рвоты и другими нечистотами, ибо на палубу не выпускали. У многих болела голова, малыши громко плакали, им было страшно. Но я была любопытна, и когда кто-то из моряков приподнял крышку трюма, я незаметно выбралась на палубу, спряталась за бочками и сидела тихо, словно мышка. Наблюдала за тем, что происходит за бортом баржи.

Было страшно для семилетнего ребёнка, кругом рвались снаряды, до сих пор помню, что при каждом взрыве моё тельце вздрагивало, до сих пор помню эту дрожь. Но идти и прятаться в трюме не хотела: душный запах рвоты разносился повсюду. Наконец-то мы прибыли к конечному пункту в Финляндию в г. Раума. Всех, кто был на барже, распределили по лагерям. Наш находился в лесу. Он был обтянут колючей проволокой, чтобы никто не убежал.

Нас поместили в барачный 2-х этажный дом. Вначале никто не смел выходить, но надо отметить – финны не зверствовали, даже для нас детей организовали рождественскую ёлку.

Но в течение некоторого времени тех, кто был одинок, отправляли на фабрики и заводы – больше мы их не видели. Семьи, где были дети, направляли в фермерские хозяйства. Наша семья попала к двум братьям: они держали большое хозяйство, — коров, свиней, кур, лошадей, им нужна была работница по хозяйству в доме и на ферме. Мама доила коров, кормила свиней, кур и др. животных, а также убиралась в хлеву. Выполнив работу на ферме, переходила в дом. Готовила, стирала, гладила, убиралась в доме. Работы у неё было много.

Жили мы в небольшом домике, и когда она уходила, закрывала нас, чтобы мы не побежали за ней. Мы сначала боялись сидеть одни, так как соседские ребята-финны часто нам стучали в окно, пугали нас, но не обижали, даже иногда играли. Когда мама приходила с работы, открывала дверь, кормила нас, ей позволяли брать немного еды, т.к. она выполняла всю работу. Хозяева были ей довольны и позволяли нам играть во дворе.

Осенью 1943 года я вновь пошла в школу, но уже во 2-й класс, хотя 1-й не закончила. Училась я на финском языке. В школе меня не обижали, учительница была добрая, да и ребята стали относится хорошо, порой помогали. Но окончить 2-ой класс я также не смогла. Неожиданно в декабре 1943 года нас срочно отправили в Россию. Когда всех везли, мы думали, что скоро будем дома, но ошибались. Миновав  Ленинград, нас повезли дальше, в какие-то незнакомые места, в глухомань Ярославской области. Сначала в Углич, а затем ещё дальше. Ехали на подводах. Мороз стоял жуткий — 25-30 градусов, хорошо то, что фермеры за хорошую работу маме дали кое-какую одежду, а другие были одеты плохо. И все же мы больше бежали за санями, чем ехали, т.к. боялись, что отморозим ноги или руки. Мама оставалась в санях, корова, которая была на ферме, пропорола ей рогом ногу, поэтому мама не могла бежать за санями. Наконец-то мы прибыли в какую-то деревню в 25-ти км от Углича. Странно, но в домах никого не было, от  такой тишины становилось жутко.

Нашу семью и ещё одну поселили в небольшом домике, в нём  была небольшая комната и горница, а также кухня и сени. Мы заняли маленькую комнату, она не была проходной, остальные разместились в горнице.

Конечно, было трудно, тесно, голодно. Взрослые ходили на работу, а мы, дети, помогали по дому. Мама на работу не могла ходить, она помогала по дому, т.к. она была хорошей рукодельницей — могла шить, готовить, вязать, помогала всем, кому необходима была помощь, поэтому к нам относились хорошо, иногда подкармливали.

За свою работу в колхозе почти ничего не получали, поэтому мы  на колхозном поле выкапывали мерзлую картошку. Мама пекла лепёшки, они были сладкие, и нам они  нравились. Весна всех выручила: появились съедобные травы – кислица, дикий лук, сурепка, можно сказать, весна спасла всех. Конечно, дети болели. Болели животы, опухали от голода ноги и у детей, и у взрослых, а также зубы и десны. Но надо отметить, жили дружно, помогали друг другу. Не помню, чтобы взрослые из-за чего-нибудь спорили или  ругались.

Помню, в деревне бань не было, мылись в русских печах. Печь протапливали. Когда прогорали дрова, а затем и потухали угли, постилали солому, чтобы удобно было сидеть, закрывали загнётку, чтобы сохранить тепло. Затем садились внутрь и парились; сначала мужчины, затем женщины и дети. Когда хорошо согревались, выходили и домывались уже на кухне, обливаясь водой, что была приготовлена в бочках.

Лето, конечно, тоже спасало всех. Больше были на свежем воздухе, помогали взрослым — работали на грядках, пололи, пасли скотину, собирали ягоды, грибы. С соседскими ребятишками из другой деревни нам было сложно общаться: они не знали финский язык, а мы — русский.

Осенью 1944 года я снова пошла в школу, в 1-й класс. Школа находилась в соседней деревне, в трёх километрах. Класс небольшой — всего 10 человек, с 1-го по 4-й класс. Учиться было сложно, ведь я плохо говорила по-русски. И все же, благодаря учительнице  и ребятам, я вскоре стала понимать и говорить по-русски. Букварь у нас был один на всех, поэтому читали по очереди. Писали зелёными чернилами на газетах, тетрадей не было.

И вот она —  долгожданная весна 1945 года. Радовались все и плакали, у многих кто-нибудь не вернулся с проклятой войны. Мы тоже надеялись, что вскоре увидим отца, писем от  него последнее время не получали. И всё же надеялись на чудо — и дождались. Летом 1945 года отец приехал за нами. Встречали его все, кто жил в доме. Мы поехали домой – в деревню Новое Тяглино, мне уже было 9 лет.

Когда приехали, то увидели, что много уничтожено. Пришлось трудно, много восстанавливали вновь. Осенью 1945 года я пошла во 2-й класс в Корписаловскую начальную школу. В ней проучилась 3 года, затем перешла в Никольскую семилетнюю школу. Своих первых учителей я помню и всегда благодарна им за понимание и доброту, за их отношение к нам, детям войны. Я говорю о Тафилии Ивановне и Ковалевой Людмиле Георгиевне. Они окружили нас теплом своих сердец, но были и требовательны к нам, если мы шалили или плохо готовились к уроку. Поэтому, когда нас перевели в Никольскую семилетнюю школу, не подвели их — были лучшими учениками.

Окончив семилетку, я поступила в Гатчинское педагогическое училище в 1952 году, окончила его в 1956 году с отличием. Вскоре была направлена в Войсковицкую семилетнюю школу №1.

В данной школе – сейчас это общеобразовательная средняя школа – Айна Ивановна проработала с 1956 года до 2006 года – 50 лет.

Наш разговор подошёл к концу, и вдруг она как-то с особым достоинством сказала: «Я не изменила своему выбору, думаю, что не подвела своих учителей, награждена за добросовестный труд орденом, являюсь Ветераном труда».

Воспоминания Айны Ивановны НЕЕЛОВОЙ записала Таисия Николаевна ПРОКОФЬЕВА