Обычный день травматолога  Исаева

Поджав под себя ногу, он сидел на кровати дежурного врача, ел пиццу, отвечал на мои вопросы, которые не могли не появиться после двухчасового пребывания в операционной. Это не было началом обычного дня Максима Исаева, заведующего травматологическим отделением Гатчинской КМБ. Это был обеденный перерыв.

А начинается  его день всегда одинаково – в реанимации.

 – Для заведующего отделением основное – это жизнедеятельность всего отделения. Рабочий день начинается достаточно рано. В восемь часов идёшь в реанимацию, смотришь тяжёлых пациентов, с начмедом определяем дальнейшее лечение. Потом в отделении, в течение получаса, решается основная часть организационных вопросов: кто поступил, какие планы, – рассказывает Максим Вадимович. – В понедельник у нас такой, более-менее, разгрузочный от операций день, мы делаем общий обход, определяемся с планами на ближайшую неделю. В другие дни, как правило, до обеда несколько операций, потом начинаются звонки, межрайонные взаимодействия, у нас ведь не одна больница, есть ещё Вырица, Сиверский, и Волосово, в котором сейчас нет травматологии и хирургии, поэтому всех везут к нам. Ещё Луга и Тосно обращаются.

Мы договорились с Максимом Вадимовичем о встрече в отделении в 8.00, я пришла в 8.15.

– Максим Вадимович в реанимации, придётся подождать.

Отделение жило обычной утренней жизнью. Медсёстры со шприцами, санитарки со швабрами, пациенты с ходунками и палочками.

Из-за двери палаты слышен спокойный, но твёрдый женский голос:

– Я Вам ничего не обещала! Болит нога? (говорит врач, предположила я).

Слов другого женского голоса не разобрать, но слышно, что человек канючит. Наверняка, просится на выписку.

Тут меня позвали. По коридору шёл высокий, крепкого телосложения мужчина. Улыбаясь, повёл за собой.

– Через 10 минут планёрка, а пока Валерий Валерьевич напоит Вас кофе, – сказал завотделением, оставляя меня в комнате отдыха.

Чёрный медицинский костюм, рыжая борода с обеих сторон, заплетённая в косички, закреплённые крохотными резиночками. «У них здесь оригинал на оригинале», – подумала я, глядя на молодого человека. Только что в коридоре я видела молодого мужчину в медицинском костюме, у которого рука была татуирована от запястья до локтя.

Обладателем косичек в бороде оказался травматолог-ортопед, нейрохирург Валерий Михалёв. Валерий Валерьевич восемь лет работает травматологом и уже шесть лет нейрохирургом, из них четыре года в Гатчинской больнице.

– В Гатчине не было никого, кто бы занимался позвоночником, я искал работу, меня Максим Вадимович спросил, что я умею делать на позвоночнике. Я рассказал, и вот я здесь.

– Мы, простые люди, считаем, что самые ужасные травмы – это травмы позвоночника.

– Самая ужасная травма – это твоя травма, даже если ты себе палец сломал. Это первое. Потом, я бы сказал, что в каждой области есть такая травма, которая страшнее, чем в других. Например, «черепники»: сбила машина, гематома, гематому удалили, повреждена часть мозга, человек в итоге без половины тела. Что, не страшно, что ли? Когда в Елизавете был (Санкт-Петербургская Городская больница Святой преподобномученицы Елизаветы – Прим. ред.), у нас был человек, который упал на рельсы, ему отрезало две ноги. Что, не страшно? Страшно! В позвоночнике тоже страшные травмы есть. Люди и ножки теряют, и всё, что ниже ключиц теряют. Но и лёгкие травмы позвоночника тоже есть. Например, человек сломает отростки, его на следующий же день отправляют в корсете домой.

– Когда говорят о «творческом» росте хирурга, об «интересных» операциях, нет ли в этом доли цинизма? Человек страдает, а врач «творчески растёт»… 

– Здесь нет цинизма, потому что я не создаю проблему. У меня операции на три недели вперёд расписаны, почти каждый день что-то есть. Я расту, когда делаю одну и ту же вещь много раз, и понимаю, как можно что-то улучшить. Либо, если нужно сделать что-то уникальное и приходится подумать, как это сделать. В любом случае, не врач «автор» этих проблем, и этой боли. Врач, проявляя, как Вы сказали, «творчество», освобождает человека от его болезни.  Он не потирает руки, приговаривая: «Какой прекрасный случай; наконец, я его дождался». Он просто думает, как помочь человеку. Так что, едва ли здесь можно усмотреть цинизм.

– Если честно, быстро привыкаешь к чужой боли? Врачи сострадают пациентам?

– Привыкаешь. Когда только начинал работать, был простым «дежурантом», приходилось много дежурить, больше, чем на одну ставку. Знаете, как врачи говорят: «На одну ставку жить не на что. А на две – некогда». Когда много дежуришь, видишь очень много людей, очень много боли, всё это накладывается на твою усталость, и ты думаешь не о конкретном человеке, а о своих действиях, которые ты должен сделать. И когда пациент кричит, что ему больно, ты внутри кричишь, что ты устал. Это первый момент. А второй: с годами ты начинаешь понимать уровень боли, который вызван тем или иным заболеваем или травмой. Как пример, межпозвоночная грыжа. Я знаю, какого размера крыжа, какое давление оказывает на нерв, и насколько эта боль терпима или нет. И, если честно, больше сострадаешь человеку, который умеет терпеть. Чем тому, который криком кричит по любому поводу. И вообще, я Вам скажу, у врача и обывателя разное понимание сострадания. У врача сострадание всегда действенное: даже, когда плачет ребёнок, первая мысль не о том, что нужно погладить по головке, а о том,  чем вызван этот плач, что мне нужно сделать, чем могу помочь?

Кофе был хорош, и разговор интересный, но начиналась планёрка.

На которой, правда, я ничего не поняла, кроме того, что в отделении всё идёт в штатном режиме и по плану. И по этому самому плану стояли две операции доктора Исаева. Вспоминая свои предоперационные ощущения в качестве пациента, когда день операции казался самым важным днём твоей жизни, я ожидала и от врачей каких-то более торжественных, что ли, приготовлений. Но «по эту сторону» операционного стола всё было спокойно, размеренно и обыденно.

– В плане творческого роста для хирурга это не столько придумывание какой-то новой операции. Конечно, иногда бывает и такое, но, как правило, то, что у нас иногда воспринимается, как ноу-хау, оказывается уже давно освоено и расписаны все оперативные протоколы. Поэтому, творчество – это, скорей, освоение каких-то новых направлений, и творчество заключается в организации процесса. В какой-то момент мы на базе районной больницы создали Центр, который по объёму вмешательств, по количеству направлений оказанной помощи существенно превосходит многие травматологические отделения, в том числе – и Санкт-Петербурга (в апреле 2019 года на базе травматолого-ортопедического отделения Гатчинской КМБ открыт Центр травматологии и ортопедии Южного медицинского округа Ленобласти, – Прим. ред.). У нас здесь общая травма, малоинвазивная ортопедия, протезирование крупных суставов, хирургия кисти, хирургия позвоночника достаточно развиты. Всё формируется командной работой. Не надо говорить, что на одном человеке всё держится. У нас весь процесс организован таким образом, что каждый занимается тем направлением, которое ему интересно. У нас нет игры одного актёра, нет такого, что один оперирует, а остальные бегают, ему патроны подносят.

На операции, свидетельницей которой я должна была стать,  команда доктора Исаева состояла из двух ассистирующих врачей: Инги Держуриной и Виктора Горжего; хирургических медсёстёр: Елены Гончаровой и Любови Мухиной; анестезиолога Анны Смирновой и медицинской сестры-анестезиста  Виктории Любушкиной.

Операция, к которой готовили 76-летнюю пациентку, предстояла по замене тазобедренного сустава (эндопротезирование тазобедренного сустава). По словам Максима Вадимовича, когда подобные операции делали по старым протоколам, приходилось разрезать чуть ли не всё бедро, была большая кровопотеря, операция длилась не меньше трёх часов. После того, как Максим Исаев прошёл стажировку в Нидерландах у доктора Стефана Веймаейра (Stephan Veрhmeijer), ведущего специалиста в Европе по техникам малоинвазивного (обеспечивающего меньшее вмешательство в организм) протезирования тазобедренного сустава, операции стали менее травматичными, и время операции сократилось втрое.

Размечая ногу пациентки, указывая, где будет разрез, доктор приложил линейку, показав размер шрама, который останется после операции – шесть сантиметров.

Приготовления закончились. На столике у медсестры лежали инструменты, больше подходящие для слесаря или плотника: дрель, молоток, долото, что-то ещё, столь же устрашающее, и, казалось бы, неуместное для операционной.

– Травматолог – это больше мужская профессия?

– Несмотря на серьёзный вид наших инструментов, каких-то запредельных усилий прикладывать не нужно, работа достаточно аккуратная и элегантная. Поэтому, женщины вполне с этим справляются, например мой заместитель Инга Альбертовна Держурина прекрасно оперирует, несмотря на хрупкость телосложения, – сказал Максим Вадимович, указывая глазами на стоящую напротив тоненькую женщину, больше похожую на мальчика. Под ногами у неё был деревянный постамент, который свидетельствовал о том, что и ростом Инга Альбертовна ниже Максима Вадимовича.

Операция, между тем, началась. Один час пять минут спокойной слаженной работы, почти без слов. Время от времени доктор давал для меня некоторые пояснения. Мне разрешалось смотреть издалека, да ещё на экран, на котором контролировался процесс операции.

– При малоинвазивной замене все окружающие сустав мышцы остаются сохранными, в процессе операции они раздвигаются особым способом. За счёт меньшей травматичности двигательные функции восстанавливаются намного быстрее. На третий день мы пациентов с ходунками уже выписываем домой, – объяснял Максим Вадимович, накладывая швы.

– В кино обычно показывают, что швы накладывают ассистенты.

– Я привык дела доводить до конца, – смеётся доктор Исаев.

Между первой и второй операцией перерыв был минут 15. Успеть сделать пару звонков. Пока завотделением был в операционной, в предоперационной комнате на подоконнике то и дело звонил его телефон.

– Административная работа никуда не девается. Хотя, большая часть висит на моём заме, но и мне достаётся, – улыбается. – Без Инги Альбертовны я бы не вытянул. Она работает уже много лет, и ей всё интересно.

– Обратила внимание, что когда она ассистировала, то очень внимательно за Вами наблюдала, как будто училась.

– Инга Альбертовна ставит протезы традиционными методами, сначала ей не понравилась новая методика, но вот теперь она решила осваивать. Мне нравятся люди, которые не коснеют; которые, несмотря на огромный опыт, открыты новому. Когда я пришёл в Гатчинскую больницу в 2014 году, операции по остеосинтезу (хирургическая фиксация костных отломков при помощи различных конструкций. – Прим. ред.) не были ещё такими технологичными, были большие кровопотери, тогда я у Инги Альбертовны многому научился, она такой человек, с которым не страшно входить в операционную. Так что, это такой процесс – взаимообучающий.

Вторая операция, которую провёл завотделением, была по устранению перелома шейки бедра.

– Вы сказали, что в операционной пахнет, как у стоматолога, вот сейчас точно будет, как у стоматолога, эту операцию будем делать с применением костного цемента, а это изобретение стоматологов, – говорил доктор, размечая ногу пациентке.

Во время второй операции в команде поменялся один ассистент, вместо Виктора Горжего к столу стала Татьяна Дундукова. И изменился способ анестезии. Пациентка спокойно бодрствовала, занавешенная от оперативного поля, в то время, как врачи вколачивали железяку в сломанную кость.

На моё удивление, анестезиолог Анна Смирнова объяснила, что этой пациентке показана спинальная анестезия.

– Как это по-простому называют больные: укол в спину, – говорит Анна Николаевна.

– Как переносят наркоз пожилые больные? Ведь такие операции, как правило, делают людям взрослым.

– Возраст как таковой не является причиной к противопоказанию, наркоз может быть не показан из-за каких-то болезней. Мы очень индивидуально подходим к расчёту дозы, у нас прекрасный современный аппарат, да и пребывание под наркозом стало гораздо короче, потому что подобные операции стали менее длительными. Опять же: кому не показан общий наркоз, есть спинальная анестезия.

– Страшно бывает, когда случаются нештатные ситуации?

– Не помню, кто сказал: «Анестезиология – это годы скуки и секунды ужаса». Нештатных ситуаций не боюсь, я уже 30 лет в этой области, но очень не хочу, чтобы они случались. Не хочу переживать секунды ужаса, лучше годы скуки, – судить, о том, что Анна Николаевна улыбается, произнося эти слова, могу только по глазам, остальное лицо скрыто маской.

В этот день Анна Смирнова и Виктория Любушкина явно «скучали», потому что обе операции прошли вполне штатно.

Прощаясь с бодрствующей пациенткой, Максим Вадимович строго наказал:

– Завтра вставать! А сегодня не лежать только на спине, поворачиваться и спать на том боку, на котором привыкли.

Рабочий стол, книжный шкаф, небольшой диван – совсем небольшой кабинет заведующего травматологического отделения. Тёмно-серые стены, на стене между столом и диваном – портрет Максима Исаева.

– Благодарные пациенты? Сколько у Вас таких ежегодно?

– Я делаю около трёхсот операций в год. Оперирую пациентов, которые обратились лично ко мне. Оперирую какие-то особо сложные случаи: перелом костей таза, перелом плато большеберцовой кости.

– Руки не оперируете?

– Руками я тоже занимаюсь, но смотря чем. Кистью я плотно не занимаюсь. На кисти у нас был отдельный человек, сейчас будет другой. Артроскопией я плотно не занимаюсь: это когда в полость сустава через микроразрез вводится камера. Я, конечно, что-то могу сделать, но лучше, если это будет делать доктор, который на этом специализируется.

Коррекцией стопы я сейчас тоже вынужденно занимаюсь, поскольку у меня сейчас сбой в сотрудниках, мы ищем человека. Который бы взял на себя стопу и полностью ей занимался.

Я занимаюсь травмами таза, ими мало кто занимается. Сейчас из-за нехватки сотрудников, я, как и все, дежурю. Дежурный врач оказывает первую помощь, а если нужна какая-то сложная операция, реконструкция, то это потом делается в плановом порядке. У нас был резкий отток кадров, сейчас уже кое-кого подобрали, оформляются.

– Какой главный критерий при приёме на работу?

– Нам, конечно, проще, когда приходят люди молодые, их проще чему-то учить, чем переучивать взрослых врачей с какими-то установками. Но с другой стороны, особенно опасаться, что придут опытные, не приходится, потому что на зарплаты, которые предлагают в районной больнице, люди, умудрённые опытом, в общем-то, и не приходят. Приходят, в основном, молодые, которым нужно набраться этого самого опыта. Учим, они набираются опыта, и ищут места более высокооплачиваемые. В Петербурге зарплаты в полтора, а то и в два раза выше, даже в государственных больницах.

Так что, главный критерий – это желание учиться, и не быть безразличным к своей работе.

Заканчивали разговор мы с Максимом Вадимовичем в комнате отдыха во время обеда. Поджав под себя одну ногу, он сидел на кровати дежурного врача, ел пиццу.

– В районной больнице на травматологах и дети, и нейрохирургия, и черепно-мозговые травмы, и травмы грудной клетки, и сосудов, и внутренних органов. Мы здесь занимаемся травматологией в том широком смысле, который этот термин предполагал, когда наука-травматология только зарождалась – это хирургия повреждений.

Мне почему нравится травма, по сравнению с протезированием? В протезировании – там всё красиво и понятно, всё расписано и запротоколировано. А травма – это всегда про подумать, это всегда поиск решения.

Обычный день травматолога Исаева закончится поздно вечером, ему ещё предстоит приём в Консультативном центре, ещё консультации онлайн для пациентов, которые хотят приехать оперироваться в Гатчину с Дальнего Востока, из Москвы и Кубани…

Потом – дорога домой, в Петербург. А в восемь утра – снова начало обычного дня в реанимации.

Алёна РЫБАКОВА

Фото: Сергей КОВАЧЕВ

Альбом с фотографиями:https://vk.com/album-29998172_293910918