Энциклопедия любви по Куприну

Одним словом «любовь» мы называем чувства к женщине, к родителям, к детям, к делу, к родине… Как будто для разговора о любви не хватает богатства русского языка! Но в то время, когда каждый, хоть сколько-нибудь образованный человек, знал начатки греческого… 

 Куприн не мог не обратить внимание на то, что греки знали не менее СЕМИ разных «любовей»! Это и «эрос» — стихийная, восторженная влюблённость, не знающая жалости или снисхождения;  это и «филия» — любовь-дружба;  и «сторге» — любовь-восхищение;  и «агапэ» — жертвенная, родительская любовь. А ещё -«людус» — любовь-игра, «мания» — одержимость, основа которой — страсть и ревность. И «прагма» — рассудочная любовь, не столько к «объекту», сколько к тем выгодам и удобствам, которые он способен обеспечить влюблённому. 
Руководствовался ли Александр Иванович этой классификацией, когда писал свой цикл рассказов о любви? Кто знает… Но это, как принято считать, мощнейшее из человеческих чувств, предстаёт у него именно в таких, совсем непохожих обличьях.

Вот Анна Алексеевна из рассказа «О любви» — дама начитанная, и из романов она точно знает, что настоящее чувство — бурно, безрассудно, не признаёт преград… Так что же, если она до сих пор не теряла голову от страсти, значит — до сих пор никого не любила? А муж? Спокойный, ровный, добрый, заботливый и… старый. По годам годится ей в отцы. И в любви его есть что-то отцовское.  Привычное тёплое чувство к мужу не помешало ей влюбиться в соседа. Но в ситуации выбора Анна Алексеевна сумела взглянуть на вещи трезво. И ей оказалось легче расстаться с соседом, чем обмануть мужа. «Другая любовь», предать которую, однако, невозможно.  Филия.
А вот «она» из рассказа «Кавказ» — героиня, которой автор даже не стал придумывать имени… зачем? «Она» — это «абсолютная женщина». Значит, и любовь здесь должна быть абсолютной?  Рассказ быстрый, лаконичный, нервный, сплошное действие, сплошные глаголы, хотя речь идёт о самых обыкновенных переездах с места на место, о любовании сумасшедше — щедрой природой горного края. Но у читателя нарастает ощущение, что история счастливых любовников добром не кончится… Хотя, казалось бы, откуда может грозить беда, если эти беглецы так безоглядно счастливы? Ах да, они же беглецы — от кого-то же они сбежали. От «её» мужа… И как же она детально продумывает, как обмануть мужа, как ловко обманывает, как счастлива хоть ненадолго забыть о его существовании! Не учла только одного — что муж-то её любит… Обманутый муж застрелился. «Она» — абсолютная женственность, воплощённая любовь — невольная убийца. Но… разве она от этого становится менее «абсолютной и воплощённой»? Эгоистичное чувство без оглядки на ближнего, без малейшей примеси жалости. Эрос в чистом виде!
И что, казалось бы, общего с чувством юных супругов из рассказа «Куст сирени»?!  Весёлый рассказ. И язык в нём простой, бытовой, и столько забавных деталей! Читаешь — и чувствуешь добродушную улыбку автора.
Место действия не названо, но по описанию легко угадывается обожаемая Куприным  Гатчина, «сиреневый город». Провинция сразу за окраиной Петербурга, в которой черты столицы и маленького городка перемешаны неожиданно и причудливо.
Поручик Алмазов сознаёт «невозможность-утопичность» своих мечтаний об Академии, но Вера, жена, убеждает его, что невозможного просто не существует! Она — его добровольный секретарь, чертёжница, репетитор… И экономка, и кухарка! Время, силы, средства — всё брошено на осуществление единственной цели. И только одного Вера сделать не может — самой пойти и сдать экзамен за мужа!
Но — второй провал! Третий будет последним.
Оказалось, экзаменатор — «немец бездушный» придрался к кустам, обозначенным на плане местности. «Каждый день хожу через этот пустырь — нет там никаких кустов!» И ведь действительно нет. Алмазов их обозначил просто потому, что пустырь показался ему уж очень пустым…
— Значит, кусты до завтра должны появиться!
Дальше — вихрь! Колечки-брошки сдаются в ломбард, с вырученными скромными деньгами супруги врываются в теплицу за минуту до её закрытия, покупают первые попавшиеся кусты (сирень, как оказалось), везут на пустырь… Уже в сумерках Вера спохватывается, что землю под кустами надо прикрыть дёрном — будто они здесь давно…
И назавтра «бездушный немец» оказывается очень даже душевным — так смущённо извинялся за свою рассеянность: «Как же это я кустов не замечал?!»   Экзамен сдан!  Армейский анекдот?  Но разве этот анекдот мог бы завершиться благополучно, если бы не снисходительная, и в то же время самоотверженная любовь Веры? Материнская любовь, агапэ…

«Гранатовый браслет» — рассказ, вокруг которого уже более столетия не стихают споры: о чём это? Неужели тоже о любви?! Но чем такая любовь отличается от тихого помешательства?
Телеграфист Желтков влюблён в княгиню Веру. Безо всякой надежды на взаимность.  Нам сейчас даже трудно себе представить социальную пропасть, разделяющую этих людей, ведь телеграфист — это чиновник самого низшего разряда. Вроде гоголевского Акакия Акакиевича. Княгиня для него — почти звезда небесная… Следит за ней издалека, знает, когда и во что была одета, решается написать о свих чувствах — и получает в ответном письме просьбу «не беспокоить». О любви больше не заикнётся — но будет поздравлять с праздниками. И так — годами!
Вера Николаевна не может снизойти даже до того, чтобы посмеяться над незадачливым поклонником, но вот её мужу, Василию Львовичу, ситуация представляется невероятно смешной. Он даже пишет — рисует в домашнем альбоме историю похождений влюблённого телеграфиста! Действительно, комикс уморительный, раз имеет такой успех у друзей дома.
И только старенький генерал, которого княгиня называет попросту «дедушкой», говорит: «Верочка, твой жизненный путь пересекла любовь».
На этот раз вместо обычной открытки пришла маленькая посылка. Браслет старинный,(недорогой, как сразу отметила про себя княгиня), украшенный гранатами. Тёмно-красными, с живыми, кровавыми огоньками внутри. Один — зелёный, особенно редкий. «Примите»…
Попытка вернуть браслет, объяснение Желткова с князем, самоубийство Желткова. Не от неразделённой любви, а от «растраты казённых средств». Но предсмертное письмо Вере он всё-таки напишет. «Да святится имя твоё»!
Значит, Желтков ничего не знал о предмете своей любви?! Видел только красивую картинку, и то — издалека? Ведь даже просто поговорить с Верой он не мог, а между тем, счастлив любовью, которой Господь за что-то вознаградил его! Разве так бывает?
Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем представить себе то, что осталось за рамками романтического повествования. Прозу жизни мелкого чиновника.

«Телеграфисты» жили на грани выживания. Минимальное жалование — это, конечно же, комнатка со щелястыми полами и непобедимыми тараканами, вечные щи да каша, и единственный приличный костюм, на который не дай бог посадить пятнышко. Ведь тогда не сойдёшь за «барина», в театр не пустят, Веру не увидишь. Да ещё надо на чём-то сэкономить — театр тоже стоит денег…
Не потому ли и «растрата казённых средств»?  Этой детали в повествовании могло бы и не быть, но она — есть. Подчёркнуто, что человек — честный, и с ЭТИМ жить не может. А почему всё-таки растратил? Бедный…  И ведь ещё за сутки до смерти он думал не о самоубийстве – о побеге. Но разве на новом месте было бы лучше? Хуже! Без Веры…
Когда жизнь так непроходимо пошла, так безвыходна, кто же не создаст в своей душе уголок, в котором нет места грязи и пошлости?  «Мир иной», где «всё — гармония и диво»? И царицу этого мира? И что изменится, если это будет не реальная женщина, а идеальный образ? Исторический, литературный или религиозный?
И фантазия может оказаться реальнее реальности, дороже жизни.
А какой взаимности можно ожидать от фантазии, от мечты?  Никакой!
Так один из строителей Собора Парижской Богоматери спрятал в крохотной нише между камнями — розу. Своё личное, тайное от всего мира объяснение в любви к Мадонне. Тоже имел уголок в душе, которого никто не коснётся ни грязными лапами, ни грязным языком. Просто потому, что никто не узнает.
Поняла ли всё это Вера Николаевна? Вряд ли. Но, прощаясь с Желтковым, она чувствует, что эта странная любовь была — настоящей…  Сторге … любовь – восхищение.

«Олеся»
«Экстрасе-е-е-нс!» С каким почтительным придыханием произносится теперь это слово! И в ответ на скептическую улыбку непременно следует реплика о том, что «есть же что-то такое… такое, чего мы не знаем»!
Но мы, когда «не знаем», чувствуем себя почти виноватыми. И не сомневаемся, что наши потомки это узнают. Непременно. А экстрасенс — это что-то вроде гостя из будущего.
Трудно поверить, что так недавно — всего-то чуть более ста лет назад, сразу за городской чертой столицы начиналась глушь. Да такая, где «ничего не знать» было нормой. Агрессивной «нормой», способной растерзать любого «знатока» — то есть «ведуна». «Колдуна»!
Паранормальные способности становятся для девушки проклятием…
А ведь поначалу ничто не предвещает несчастья, и читатель погружается в прекрасный, гармоничный мир Полесья. Лес, ещё не изуродованный Человеком. Местная «баба Яга» — Мануйлиха, неприветливая, острая на язык, но совсем не злая. И её внучка Олеся — лесная фея, воплощение Света.
Иван Тимофеевич, городской образованный барин, приехал в эту глушь поохотиться. И вот — девушка, нисколько не похожая на знакомых ему барышень. Она — словно одно целое с лесом, и друзья её — не люди, а звери и птицы. И тревога поселяется в душе барина лишь тогда, когда Олеся совершенно спокойно говорит, что все её способности — «от Него»… Сатану не называют по имени! Она в это искренне верит, она убеждена, что изменить ничего нельзя, и среди людей ей не место. А уж о том, чтобы войти в церковь — и речи быть не может!
А как же тогда… венчаться? Оба понимают, что любят друг друга, и расстаться им невозможно. Хотя Иван и пытается одёргивать себя, напоминая себе, что «эта девчонка неотделима от леса». И Олеся сама отказывается портить жизнь любимому. Но — любит? Любит. И готова «жить так, не венчаясь». Даже уехать, если он непременно этого хочет. А он действительно этого хочет!
Понимает, что бабка Мануйлиха была такой же «Олесей», и Олеся станет такой же «Мануйлихой». Если останется в лесу.
Ради любимого Олеся готова на всё. Даже… пойти в церковь!
Праздник, и церковь переполнена народом. Тем самым народом, который точно знает, что всё лихо на свете — от нечистой силы и её подручных — колдунов. И едва окончена обедня — толпа звереет. Набрасывается на ведьму…
— Чтоб вас градом побило! — кричит, вырываясь, Олеся…
И прямо на следующий день — побило. Невиданный град уничтожил посевы. Месть ведьмы!
Герой готов закрыть грудью несчастных женщин — толпа движется в лес, чтобы их растерзать! Но избушку он находит пустой… Исчезли. Бесследно и навсегда.
И только на косяке двери — красные коралловые бусы — подарок Ивана Олесе. На память о несбывшемся.
Но почему?! Почему они убежали в никуда, а не к тому, кто не побоялся бы их защитить? Увезти? Чтобы жить долго и счастливо? А разве это надо объяснять?
Любовь Олеси — не для себя, для любимого. Страх за него, опасение сделать хуже — ему. Великодушная любовь — жертва?
Но как же много в ней «филии» — Дружбы! Общих интересов, общего благоговения перед Лесом, Природой, Жизнью!

Святая любовь.

Название этой маленькой новеллы кажется таким приторно-сладеньким, что у читателя даже мелькает мысль: не изменил ли Куприну вкус? Но нет, иронию заголовка нельзя не оценить, прочитав рассказ, такой «плотный» и ёмкий, что любой другой писатель «сделал» бы из этого целую повесть…
При свете уютной лампы в гостиной завязался интересный разговор. О двойном самоубийстве. Журналист рассказывает подробности, которые не попали в газеты: мелкий чиновник и семнадцатилетняя модистка не могли пожениться «вследствие бедности». Но, уверенные в несокрушимости своей любви, решили жить, не венчаясь.
Испортили отношения с родителями, измучились невозможностью свести концы с концами. Чувства их потеряли свежесть, обратились в привычку. И — побег из опротивевшей жизни. Вдвоём. В предсмертных записках единственное желание — чтобы их похоронили вместе.
Суховатый, почти протокольный рассказ никого не пугает. Одна из дам произносит вслух то, о чём думают все:
— Какие блаженные минуты они пережили… каждая женщина втайне мечтает о такой любви!
Пожилой хозяин дома готов рассказать о страданиях и радостях любви, «в которой сам был действующим лицом». Если бы не боялся наскучить обществу…
Вспоминает себя двадцатилетним студентом. Летал, как на крыльях, гордый своей взрослостью-самостоятельностью, мечтая осчастливить человечество своими будущими научными открытиями. Наивный и невинный, как Иосиф Прекрасный. Смешно? Смешно поколению, которое спешит приобщиться ко всем радостям жизни в двенадцать, в пятнадцать уже лечится от последствий, а к двадцати — окончательно пресыщено…
Незнакомка, увиденная лунной ночью, оказалась соседкой. Скромная белошвейка Лена жила с мамой, работала в магазинчике, и сама не подозревала, что она — совершенство, чудо, мечта! Идеал, к которому не решишься даже приблизиться. Просто попадаться на глаза, ловить полуулыбку, какой награждают людей полузнакомых, просто подать ей оброненную сумочку… И как же герою хочется растянуть это прекрасное состояние влюблённости, которое само по себе — счастье!
Знакомство состоялось, и влюблённый ничуть не разочарован — и комнатки такие чистенькие, и мама у Лены такая славная! Вот только дядюшка у неё противный — маленький, обрюзглый, толстый, с вывернутой губищей… Но ведь добрый, раз помогает бедным родственницам, а значит. и его полюбить нетрудно! А как же не помогать? Вон как Лена удивилась узнав, что студент получает из дома сто рублей в месяц: «Вы такой богатый?!»
Первый поцелуй принят с таким трепетом. с таким смущением! А предложение — с растерянностью: «Я же простая… даже гимназию не кончила… вы что же, серьёзно?!»
Но согласие получено — и студент счастлив настолько, что о сне не может быть и речи! Слышал, что даже и любящие мужчины накануне свадьбы терзаются сожалениями о том, что вот-вот потеряют  свободу, но сам не чувствует ничего, кроме предвкушения рая…

Невозможно с этим усидеть в тесной комнате, хочется обнять целый мир. И герой выходит на бульвар в лунную ночь.
Навстречу идут двое. Какое предчувствие заставляет его отступить в кусты, слиться с темнотой? Уже через минуту не остаётся сомнения — это Лена. Это ей говорит её спутник уверенным баритоном:
— Думаешь, он ни от кого не узнает о твоих похождениях?
В ответ — смех ласковой кошечки, льнущей к любовнику:
— До свадьбы не узнает! Он такой простой, он всему верит. Поверил, что старик — мой дядя!
— А что мать?
— Мать говорит, что глупо терять такое сокровище, как старик. Да ну его, надоел! Милый, тебе нужны деньги? Старик деньги привёз!
— Пожалуй, несколько рублишек прихвачу. Пойдём ко мне, светает!
Обыкновенная история? А между тем рассказчик и много лет спустя уверен, что никогда более не был так счастлив, как в ту чудесную южную весну. Любовь — чувство святое… у людей достойных.
А у Лены?
Проще всего обозвать её «дешёвкой» или ещё как-нибудь, да и объяснить себе, что корыстная душонка на любовь не способна. Но это не так — по этой логике она любила бы того, кто ей больше даёт. Денег. А ведь она любит того, кому даёт сама! Наверное, получает от него больше.
И мужа-студента любила бы. За простоту, за преданность, и не в последнюю очередь за положение в обществе, которым он бы её обеспечил.
Если нет одного кавалера, в котором совмещались бы все достоинства, почему бы не полюбить троих? Каждого — за то, что он может дать?
Прагма — нежное чувство не столько к влюблённому, сколько к тем удобствам и благам жизни, которыми он может обеспечить.

Это — тоже любовь. Но любовь не «дающая», а «берущая», — героиня сатир и комедий.
Любовь — игра. Все мы знаем скучное, но верное определение игры: «моделирование условной ситуации». Но по отношению к любви ведь это — почти оскорбление? Впрочем, если реальность такова, что от неё хочется сбежать? Или, если побег невозможен, хотя бы… развлечься?
Повесть Куприна «Поединок» была воспринята современниками, как призыв к революции. А ведь автор и не помышлял ни о каких «призывах»! Просто и честно он показал будни армии, когда нет войны. Главная героиня повествования — непобедимая гарнизонная скука!
Офицеры — те, что с духовными запросами, безуспешно пытаются с ней бороться. Кто мечтает об Академии и штудирует «Баллистику», кто зачитывается «Жизнью животных» и коллекционирует бабочек…

А вот юный поручик Ромашов пытается развлечься… любовью. С некоей Раисой он «грязно и скучно» обманывает её мужа. И воображает, что с женой друга Шурочкой Николаевой было бы совсем иначе. Чисто и весело.
Почувствовав соперницу, Раиса забрасывает Николаева анонимками. Шурочка же то приближает Ромашова, как друга дома, то отдаляет: «Не будем давать повода». То шепчет Ромашову: «Меня волнует ваша близость», то «Зачем вы такой жалкий»…
Формально Николаев и Ромашов найдут благовидный повод для поединка, но глубинный нарыв в отношениях этих друзей должен был как-то прорваться, раньше или позже.
И Шурочка в ночь перед дуэлью призывно шепчет: «Возьмём хоть раз своё счастье!»
Как она себя чувствовала ПОСЛЕ? Вспоминая убитого Ромашова? Она же… просто играла! Играла роль даже перед самой собой, примеряя маску героини шекспировского масштаба.
Но в «Поединке» тема любви не единственная и не главная. А вот в тематически примыкающем к «Поединку» рассказе «Марианна»…
Герой рассказа Лев Максимович — «обжора, игрок и старый грешник», вздыхает об упущенных возможностях: если бы к сегодняшнему опыту, да прежнюю пылкость юности… А то ведь по неопытности принимаем за отказ и самый явный аванс. Штурмуем ворота крепости, когда они распахнуты!
Вспоминает себя ефрейтором. В семействе ротного командира он был принят запросто, и жена ротного, миленькая Марианна Фадеевна, вся такая беленькая — сдобная, такая приветливая, поздоровалась с ним за руку.
Оттенков рукопожатий десятки! Оно может быть и презрительным, и равнодушным, и обнадёживающим… но это говорило: «Я — женщина. И хочу, чтобы во мне видели женщину!»
Игриво-лёгкие отношения но, разумеется, «ничего дурного». Просто Марианна называет нового знакомого «младенцем», повязывает ему салфеточку на шею, берёт с собой в походы по магазинам, сажает рядом разматывать шерсть — словом, не отпускает. И при этом дерзкие глаза её смеются…
И наэлектризованный игрой красивой женщины, Лев Максимович уже готов ревновать её к мужу. Но даже самые осторожные его поползновения, попытки схватить её за руки. Марианна решительно обрывает!
И даже когда полк переводят в другое место, прощание их оказывается каким — то странным: Марианна буквально вырывает клятву не забывать её, но на отчаянный поцелуй
отвечает: «Я позову прислугу!»
Но назавтра они встретятся снова. В прелестной летней рощице за завтраком: гарнизонные дамы устроят такое прощание с уходящим полком.
— Простите меня, Марианна Фадеевна, я вас рассердил…
— Да я и не думала сердиться!
— Но я позволил себе чересчур много… вы были недовольны…
— Это вы были нерешительны! Милый мальчик, вы совсем не знаете женщин!
И много лет спустя старый грешник сожалеет о том, как «прошёл мимо сотни милых, весёлых приключений»: любовь для него — не более, чем приятное украшение жизни. Игра. «Людус».

Мания. Ещё один «род любви». Любви, не способной осчастливить ни любящего, ни любимого. Страшной.
Чтобы подчеркнуть ужас и безысходность этого чувства, Куприн делает то, чего не позволял себе почти никогда — вводит в рассказ элемент мистики. Совсем чуть-чуть…
Он и Она прощаются на вокзале. Опять «Она». Абсолютная женщина.
Любит. Не может поверить, что они расстаются, что никогда более не увидятся. Что вместе им быть уже даже не минуты — секунды: вот-вот ударит колокол — и всё!
А он трезв и рассудочен. Скрывает радость оттого, что вот так, сама собой прерывается надоевшая связь:
— Разве мало за эти три года тебе было унижений от брака втроём?
И глаза некогда любимой женщины кажутся ему глазами побитой умной собаки.
Колокол прерывает эту тягостную сцену, и он поднимает её вуаль для прощального поцелуя. Всё? Нет…
— Подари мне ещё час… теперь одиннадцать. Дай слово, что ровно в двенадцать ты обо мне вспомнишь! Я буду думать о тебе со всей страстью, со всем напряжением… как знать? Быть может, для воли не существует преграды, и мы ещё увидимся?
— Конечно. Конечно, ведь мне это совсем не трудно.
***
Ритм колёс и свистки паровоза не давали заснуть — и он невольно думал о маленькой, печальной, покинутой им женщине. Взглянул на часы — полночь. Поднял глаза — и увидел Её перед собой.
Она сидела на диване и ничего не говорила. Только смотрела с упрёком и бесконечной любовью.
— Зачем ты здесь? Кто ты?!
Она покачала головой и рассеялась. Как туман.
Позже он узнал, что в эту минуту она отравилась.

***
И самый первый из появившихся в печати рассказов Куприна — «Последний дебют» — о любви, как единственной цели и единственном смысле жизни. Буквально — единственном.  Таком, с утратой которого жить становится невозможно.
Действие происходит за кулисами театра, и читатель настраивается мысленно на стихию игры. Напрасно! Здесь всё более, чем серьёзно.
Антерпренёр любил актрису. И разлюбил. Весь театр недоумевает, как можно разлюбить эту богиню.
Общаться всё равно приходится — по работе, но теперь он говорит с ней только по делу. Никаких сантиментов! Это же так естественно, когда женщина нравится, так что же неестественного в том, что она может и разонравиться? Кто придумал такой вздор, что связь порождает какие-то нравственные обязательства? Ах, я клялся всем, что для меня свято? А кто бы в порыве страсти не клялся?
Это он произносит вслух, тоном спокойно-назидательным. И добавляет:
— Я бы не стал требовать любви. Было бы мне тяжело — я бы повесился.
— Вы бы хоть подумали, что я должна стать матерью…
— Обеспечить законным образом существование ребёнка? Этого вам хочется?  С удовольствием!
Можно лишь догадываться, с какой интонацией это было сказано, если в ответ антерпренёр услышал:
— Вон!

***
Она рыдала, ломая руки, она умоляла о любви, о пощаде. Она призывала его на суд божий и человеческий и снова безумно, отчаянно рыдала…
Она играла на сцене обманутую, покинутую девушку. А антерпренёр — её соблазнителя.
Суфлёр растерялся — этих слов в пьесе не было… зал понял всё. Антерпренёр не понял ничего. До самого последнего мгновения — когда героиня пьесы, покинутая любимым, выпивает яд.
Актриса подносит к губам бутылочку, и на мгновение замирает в нерешительности. И — опрокидывает её в рот жестом отчаяния. Занавес падает. Публика неистовствует:
— Гольская! Гольская! Браво!
И на сцену летят букеты. Но что это?! Из-за едва колыхнувшегося занавеса на сцену выходит испуганный человек:
— Господа, Гольской не стало…
Двойное убийство. Походя несостоявшаяся мать убивает и ребёнка. О котором, как ей казалось, должен был заботиться отец. Кто виноват?
Греки — авторы теории о разных ликах любви, сказали бы, что здесь — воля рока, страшной таинственной силы, изменить которую не дано ни людям, ни богам.
Но ведь — «все умрём»? И причиной смерти может оказаться любая любовь — хоть беспощадный «эрос», хоть насмешливая «людус», хоть восхитительная «сторге»? Почему же именно «манию» считали проклятием человеческой жизни?
Очевидно потому, что она неспособна дать любящим не то, что счастья, но даже мимолётного ощущения наслаждения, даже кратковременной иллюзии, даже приятных воспоминаний.
Страшно становится при мысли, что нет, и не может быть любви, менее зависящей от человеческой воли, а значит, и более «настоящей»!

Наталья БАЕВА