Лазерный уровень, или Жизнь и смерть в маленьком посёлке городского типа  (пасхальная сказка) — Артур Аршакуни

VI. Это был крест, сваренный из обрезков труб и выкрашенный серебрянкой. В рост человека, с таким же размахом перекладины, он заполнил всё пространство могильного участка, умалил куст калины за ним и перечеркнул стволы сосен в отдалении.

Витёк удовлетворенно вздохнул, подобрал с земли огарки электродов и поехал домой.

Теперь оставалось только ждать.

Кроме того, он понимал, что эта интеллигентская порода скорее объест себе руки, чем попросит стороннего человека о чем-нибудь. Поэтому, завидев за забором в саду Александру Павловну, он прямо предложил подвезти её с Татьяной на кладбище, когда это понадобится, чтобы не тратиться на такси. И вот в конце недели Александра Павловна позвонила по мобильному: дескать, если его не затруднит, то не будет ли он так любезен… Витёк поломал все эти интеллигентские конструкции одним вопросом «когда?» Получив ответ «завтра», он закончил разговор и пошёл ужинать, посмеиваясь своему остроумию: если у нормального человека, что бы он ни делал, получается автомат Калашникова, то у интеллигента – роман «Что делать?» и «Кто виноват?» Ну, с головой не дружат люди, что тут поделаешь.

День был погожий. Воробьи кричали и возились как дети, радуясь долгожданному теплу. Подвез он Татьяну с Александрой Павловной к главному входу, прошёл вместе с ними центральной аллеей, а потом подотстал шагов на двадцать, чтобы не мешать. Когда же вышел к участку Андрея Леопольдовича, обе они, и Татьяна Аркадьевна, и Александра Павловна стояли как вкопанные, спиной к нему и лицом к кресту.

Потом Татьяна Аркадьевна повернулась к нему.  Лицо её было в красных пятнах.

— Зачем? Зачем это? – спросила она его горячечным шёпотом. – Неужели ты не понимаешь, как это пошло?

Она пошла к выходу, пряча от него лицо и выставив вперёд острое плечо. Александра Павловна следом. Витёк остался стоять как пришибленный. Лицо его горело. Давненько ему так не доставалось.

Атеисты, блин.

Потом он опомнился и побежал за ними к выходу, но там уже никого не было. Наверное, остановили проезжающую легковушку. Стыдоба. Хоть домой не возвращайся.

Он поехал все-таки домой, медленно, чётко расписывая себе все действия. А их было немного; тем приятнее было рассматривать каждое, дробить на более мелкие и подгонять под общий план. И первым пунктом в этом плане стояла болгарка, а последним – тайм-аут.

Тормознув у дома, он отмахнулся от Ангелины, чтобы не встревала, заскочил в гараж, вытащил штыковую лопату, оранжевый удлинитель в катушке и болгарку, забросил в багажник и вернулся на кладбище. В вагончике никого не было, но Витёк не стал ждать, а на правах своего подсоединил удлинитель, размотал катушку до участка, подсоединил болгарку и врубился в основание креста.

Когда он уже заканчивал, сзади заперхали.

— Ты чего это, ёптабля?

Витёк с остервенением оторвал крест от трубы основания и протянул Гоблину.

— Ничего. Держи, твоё.

И побежал отсоединять болгарку.

Гоблин принял крест, осмотрел по-хозяйски.

Классная вещь.

Он уже прикидывал, кому и по какой цене можно загнать этот крест. Троица скоро, с руками оторвут.

Витёк вернулся со смотанным удлинителем, взялся за лопату, осмотрел могилу. Холмик совсем небольшой, через месяц осядет. Хотя бы подровнять. Что делать-то, зараза?!

Гоблин сзади гадливо захихикал:

— Гляжу, блянах, тебя на старую курятину, ептабля, потянуло. Мясо, ептабля, жилистое, а бульончик, ептаблянах наваристый!

Витёк выпрямился, медленно повернулся. Враз, как на морозе, онемели пальцы на левой руке, порезанные на зоне, когда Витёк остановил поперевшего на него буром обкуренного бычару с ножом. Гоблин, увидев его лицо, шагнул назад.

— Ну, ты, гнида подколенная, — сказал Витёк.

Он перехватил лопату поудобнее – чтобы не бить, а чтобы убивать.

Гоблин прикрылся крестом, но в следующую секунду не выдержал и побежал, шлепая желто-зелеными кроссовками по лужам и цепляя рогами креста за ветки сосен.

Витёк постоял немного, пока не погасло белое пламя в голове, потом подобрал инструменты и пошёл к машине.

Из запланированного оставался тайм-аут.

6.

Выйдя, с удивлением обнаружил, что день иссяк. Белые ночи — так что была та самая пора, когда день всё тянется, и успеваешь провернуть массу дел, словно внутри крутится какой-то моторчик. И лишь когда в окнах загораются запоздавшие огни, спохватываешься: а ведь день-то прошёл…

Закинув покупки в багажник, Витёк проехал по Центральной, бывшей Ленина, свернул на Белогвардейскую, которая так звалась в народе, а официально оставалась Жертв Революции, и по набережной доехал до родных колдобин. Сбавил ход и сразу услышал собачий лай. И точно: в соседнем переулке метался клубок лап, морд и хвостов.

Постой-ка…

Чёрт! Жопа с ручкой!

Эзоп.

Витёк притормозил, сдал назад и вышел.

Да, это был Эзоп. Он стоял, прижавшись хвостом к забору, и только скалил зубы влево и вправо, взятый в кольцо местными собаками, — смелыми в стае, упоёнными возможностью расправиться с чужаком.

Витёк отогнал собак. Эзоп продолжал скалиться. Со спины у него был выдран приличный кусок; спина была в крови. Витёк подошёл ближе.

— Эзоп! Эзоп, это я, не узнаёшь?

Эзоп перестал скалиться, но с места не сдвинулся. Витёк погладил его и почувствовал, что он весь дрожит. И смотрит по-прежнему куда-то вдаль. Витёк пригляделся и заметил мутные пленки в собачьих глазах. Старый, слепой пес в трёх улицах от дома. Куда его понесло?

Витёк слышал истории про собак, отыскивающих хозяев за сотни километров. И вообще, животные чуют свою смерть и стараются уйти. А тут, видать, всё сошлось. Но отсюда ему деваться некуда, собаки живым не выпустят. Обратно домой?

— Пошли домой, Эзоп?

Эзоп, не переставая дрожать, сел. Слепые глаза его по-прежнему были устремлены куда-то вдаль.

И тут Витёк принял решение. Конечно, долгожданный тайм-аут откладывался. А может, именно из-за этого. Или сейчас, рядом со старой слепой собакой зазвучала внутри него тайная струна, до этого никогда не звучавшая.

— Пойдём, Эзоп, пойдём.

Он взялся за ошейник и произнёс магические слова:

— К хозяину. Хозяин. Где хозяин?

Эзоп шевельнул ушами, дал поднять себя и довести до машины. Витёк подсадил его на сиденье рядом с собой, сел за руль и тихо, чтобы не качало на колдобинах, поехал обратно к Старому кладбищу. Уже здорово стемнело, но фонарей с наступлением белых ночей не зажигали. В этой белёсой хмари Витёк выгрузил Эзопа у дырки в заборе возле кучи мусора и повёл за ошейник. Эзоп упёрся и Витёк понял, почему. Напряжение отпустило пса, и он сделал лужу под собой, не задирая лапы, не по-кобелиному, а по-стариковски, и по нему было видно, как ему стыдно и как он успокаивается.

— Собака, — сказал неопределённо Витёк, чтобы что-то сказать.

В нём продолжала дрожать басовая струна.

Он подхватил Эзопа на руки и понёс к участку Андрея Леопольдовича. Эзоп был лёгкий, как будто сделанный из реечек, обклееных паклей. Дойдя до могильного холмика, поставил пса в ногах и отошёл в сторону.

Эзоп стоял, продолжая смотреть прямо перед собой незрячими глазами.

— Ну-ка, постой! – Витёк кинулся к машине. Точно-точно, он ведь в последнее время возил её с собой на стройку.

Он вернулся с книгой стихов Андрея Леопольдовича, той самой, что была подарена Витьку. Андрей Леопольдович держал её дома, брал в руки, — хоть что-то должно остаться!

— Вот, — Витёк положил книгу на холмик перед старым псом, — Эзоп, хозяин, — и повторил с нажимом: — Хозяин!

 Продолжение следует…