Лазерный уровень, или Жизнь и смерть в маленьком посёлке городского типа (пасхальная сказка) — Артур Аршакуни

V. — Простой у тебя в голове, Витёк. У таких людей простого ничего не бывает… Ну, давай.

Он сунул влажную холодную ладонь в руку Витьку.

Витёк вернулся к своей «Гранд-Витяре», выбрался из скопления машин и поехал по шоссе в сторону кладбища. Однако, проезжая перекрёсток с Песчаной,        заметил Александру Павловну, притормозил, сдал назад и свернул на Песчаную. Поравнявшись с ней, опустил стекло.

— Добрый день, — сказал он, — садитесь, подвезу.

— Ох, Витенька, спасибо, но я сама дойду, — Александра Павловна качнула головой. – Есть такой закон: в церковь и из церкви надо своими ногами, пока живой.

Витёк вспомнил скопище машин перед церковью.

— Александра Павловна, — неожиданно для самого себя вдруг сказал он, — а… ватрушка…

— Ах, Виктор, какая разница: ватрушка или кольцо с бриллиантом? – засмеялась Александра Павловна. – Да хоть сахару кусочек. Важен принцип, идея! Я бы сахар взяла, да в доме кускового давно нет, один песок.

— А вы в церковь давно ходите? А ведь Андрей Леопольдович…

— Бог нужен живым, — тоном строгой учительницы сказала Александра Павловна. – Так что я не ради Андрея Леопольдовича и не ради себя, — я своё давно отжила, — ради дочки и внука… Поезжай, Витенька, я уже отдохнула, спасибо тебе.

Витёк попрощался и поехал по Песчаной, мимо сберкассы, мимо магазина, где раньше висела надпись «Живое пиво», а теперь – «Свежее мясо», поэтому Витёк с Ангелиной между собой называли его «Живое мясо» (кстати, мясо было неплохое), затем вывернул на шоссе и поехал на кладбище. Припарковался у двух маленьких вагончиков возле входа, в одном из которых обычно ошивалась кладбищенская братва, а во втором раскладывало бумаги начальство по приезде.

Искать Гоблина не пришлось, — на звуки подъехавшей машины из начальственного вагончика вышел мужичок в ватнике, трениках и желто-зеленых новеньких кроссовках, до того ярких, что они, должно быть, в темноте светились, с бритым шишковатым черепом и пухлыми, как оладьи, ушами бывшего боксёра.

— Чо надо, ёптабля? – Гоблин обдал Витька облаком перегара, но не свежего, напоминающего о вчерашнем кутеже, а какого-то непрошибаемо-вечного, въевшегося в тело и одежду, неистребимого, как запах сдохшей под полом мыши.

Витёк объяснил, что ему надо, отдал лазерный уровень.

— Валет, говоришь, ёптабля? – Гоблин усмехнулся. – Как будто Донатыч не знает, блянах, что на место Валета, ёптабля, очередь.

Витёк благоразумно промолчал. Он понял, что ступил на чужую территорию, где свои правила игры.

И игра должна быть доиграна до конца.

Он нащупал в кармане брюк бумажку, надеясь, что она не очень маленькая и не слишком большая, и вытащил.

Тысяча.

— Начальнички, ёптабля! – продолжал Гоблин. – А говно, блянах, при этом разгребать, ёпта, мне.

Он закашлялся.

При этом бумажка исчезла, Витёк даже не понял, как.

— Ладно, — сказал, откашлявшись, Гоблин. – Из уважения тока, сам понимаешь, блянах. А у тебя кто – родственник или, ёптабля, по жениной линии?

— Сосед, — сказал Витёк и тут же понял, что так не надо было говорить.

— Понятно, — протянул Гоблин. – Ну что, блянах, пойдем, ёптабля, смотреть?

Участок был далеко от главной аллеи, в редком сосновом бору, с песочком под ногами и не боящимися людей птицами над головой. Участок был что надо: в головах – куст готовой к цветению калины, хорошо освещаемый солнцем с утра и до обеда.

Сам бы тут лежал.

— Слушай, — сказал Витёк, — а как так вышло, что вот был участок Валета, а стал не его? И вроде как не нужен даже?

— Дык, ептабля, жена его, блянах, с города, — рассмеялся Гоблин. – Вот она его, блянах, и забрала – поближе, ептабля, прикопать!

Он снова закашлялся.

Витёк посмеялся с ним из вежливости и отчалил.

Приехав домой, он первым делам дождался появления в соседском саду Александры Павловны, выносящей в компостную яму пищевые отходы. Она, после его первых же слов, замотала головой и заспешила в дом – позвать внука, потому как дело слишком серьёзное и не с её головой дело это решать. Витёк дождался медлительного сына Андрея Леопольдовича, Игоря, и ещё раз повторил про участок на Старом кладбище, просто физически почувствовал, что этим городским мало сказать, предложил проехать, снова выгнал машину, проехал с Игорем до Старого кладбища, показал участок, проход к нему через главную аллею. Был ещё один путь – через кучу мусора подальше от входа и канаву за ней, и вот он, участок, но Витёк не стал его афишировать. С Гоблином знакомить не стал – из тех же соображений, оберегая чуткую психику городского подвида человека.

Дома, уже перед сном в постели, Витёк прокручивал события сегодняшнего дня, — всё ли бьётся, всё ли ладно. Что-то свербило в нём, что – не всё.

Но додумывать это не получалось. Так со свербящей этой неопределённостью он провалился в сон.

4.

Недели три после этого Витёк был занят даже не по уши, а по самую маковку. Один из многих приезжающих на лето городских, отгрохавший на четырнадцати сотках домину в получастка, договорился с ним на строительство забора. Забор следовало сделать в лучших новорусских традициях – с кирпичными столбами, красными листами профнастила между ними и бетонным ленточным фундаментом, облицованным кирпичом, понизу. Там же олигаршонок порывался пустить кованую цепь в лошадиную ногу толщиной, но Витёк отговорил его от этого, просто свозив на другой край посёлка и показав издалека дворец братьев Сорокиных с пушечками у входа, гвардейцами в мохнатых шапках и золотой маковкой личной церкви неподалеку. Олигаршонок увял и только попросил сделать забор повыше и поосновательней. Витёк обещал и получил полную свободу действий: пока держалась майская холодрыга, хозяин приезжал только на выходные да и то лишь для того, чтобы вручить Витьку очередную пачку из бумажника, особо не считая. Но Витёк все равно вёл учёт расходам скрупулёзно, прекрасно понимая, с какой братией имеет дело.

Помогали Витьку два узбека, из тех полста, кто приехали на заработки в поселок. Обычно они  заготавливали дрова на продажу. Сейчас они занимались черновой работой: рыли траншею, сколачивали опалубку, месили раствор, а Витёк только покрикивал да руками водил. Во время работы не раз вспоминался ему лазерный уровень – вот где ему место! – но он отгонял эти мысли. Но за этими мыслями цепочкой приходили следующие воспоминания: церковь, катящаяся ватрушка, лакированный ботинок с узким носком и высоким каблуком, вереница дорогих тачек вокруг церкви… Он рычал от бессилия, не умея выразить своё отношение ко всему этому. Что-то, вбитое в печёнки с детства, дало трещину. Ощущение этого было, — не хватало слов, и он только гонял узбеков, как старшина-сверхсрочник солдат-новобранцев по плацу.

Дни ощутимо прибавили, хотя было по-прежнему холодно и сыро. Ждали, когда сойдет лёд с Ладоги, а пока – вот такая хренотень. Витёк для ускорения работ брал с собой еду сухим пайком, прихватывал даже книжечку Андрея Леопольдовича, сам себе удивляясь, так что возвращался домой поздно, когда Васёк уже спал. От Ангелины в постели он и узнавал все новости: как гроб увозили в город на кремирование, как две недели спустя прошло захоронение урны. Захоронение урны – звучит-то как, а получилась одна стыдоба. Ну, были Татьяна Аркадьевна с Александрой Павловной и Игорем – само собой. Была Ванда. Должна была приехать из Москвы Вероника, внебрачная дочь, да не сложилось, приедет попозже. (Погоди-погоди, бормотал ошарашенно Витёк. Внебрачная дочь? Андрей Леопольдович, каким Витёк его знал, стал почему-то ближе и понятнее). Пришли две-три соседских старушки. Десяток школьников из класса Андрея Леопольдовича явились сами. В том числе и Васёк. Школа прислала физрука, который гонял по окрестным могилам курящих балбесов. Всех привезли на кладбище в стареньком ПАЗике. По случаю накрапывающего дождя никаких речей не было. По кругу читали стихи из сборника Андрея Леопольдовича, каждый по своему выбору. Потом просто опустили урну в яму, дождались, пока яму забросают, и уехали.

А потом, удобно пристроившись у подмышки Витька, Ангелина сонным шёпотом сказала, что слышала от продавщицы Розки из «Живого мяса», её Арнольдик с нашим Васьком учится, а она из родсовета, что у Андрея Леопольдовича с завучем перед майскими состоялся разговор. Завуч сообщила, что будущей осенью в школе будет новый историк, молодой. И что Андрей Леопольдович с его устаревшими методиками школе не нужен. Погоди, Гелька, сонно бормотал Витёк. Какие методики, о чём ты? Ну, все эти Гав… гав… Язык сломаешь. В общем, Андрей Леопольдович вернулся с разговора домой с белым лицом и через пару дней помер. У Розки язык, как подол у цыганки, но может, и знает что. Все равно жалко старичка, да, Витёк?

Потом Ангелина уснула, а Витёк долго лежал, боясь пошевелиться, и смотрел в потолок.

5.

Наконец работа по забору для богатенького буратинки кончилась. Буратинка рассчитался щедро и даже отвалил Витьку остатки стройматериалов. Витёк в позу вставать и гордо отказываться не стал, быстренько сообразив, куда может всё это пристроить. И вот, выбрав день, когда с клотика не капало и в корму не задувало, он погрузил всё своё хозяйство в «Камаз» и поехал рано утром на Старое кладбище. Народу, как он и рассчитывал, не было вовсе.

Работал он размеренно, но споро. В первый день вбил колышки по рулетке и натянул бечевку, обозначив границы будущей ограды. Затем один из безголосых кладбищенских землекопов за бутылку помог ему вкрутить в землю по краям участка попарно четыре винтовых трубы. Потом Витёк обрезал их болгаркой заподлицо с землей и соединил вместе перемычками. А поперёк могилы на полштыка ниже уровня земли проложил два швеллера и приварил их к перемычкам. Вернулся домой. Поужинал и лёг спать, отмахнувшись от расспросов Ангелины. На следующий день погрузил в «Камаз» свое творение, на которое угробил в гараже два вечера и полпачки электродов, привез на кладбище, долго волок его до участка, устанавливал его вертикально в головах могильного холмика с кучей всевозможных ухищрений и, наконец, приварил к швеллерам. Забросал швеллера землей, подровнял холмик граблями. Потом собрал хозяйство, погрузил в машину и вернулся посмотреть, всё ли ладно.

Продолжение следует…