Маленький герой большой войны, или По следам одного поиска…

В годы Великой Отечественной войны сотни мальчишек школьного возраста встали на защиту Отечества, храбро сражались с немецко-фашистскими захватчиками и внесли немалый вклад в победу над врагом. Разными путями попадали они в действующую армию, в партизанские отряды и в подпольные организации.

Сыном полка из блокадного Ленинграда был 13-летний Владимир Бобрищев-Пушкин, представитель знаменитой дворянской фамилии, довоенный сиверский дачник. В его биографии много вопросов и «нестыковок», найти ответы на которые теперь уже не представляется возможным. Так случилось, что я хорошо был знаком с его матерью, Наталией Александровной Далматовой, и в девяностых годах периодически навещал её в Петербурге. Она пережила сына почти на четверть века и с послевоенного времени не поддерживала с Владимиром отношений, на что, очевидно, имелись какие-то серьёзные причины. В своих рассказах во время наших встреч она вспоминала о нём кратко и неохотно; всё это казалось мне очень странным, непонятным и ещё больше усиливало интерес к загадочной судьбе Владимира Бобрищева-Пушкина. А он уже не раз становился героем очерков и повестей, в которых фактические материалы переплетались с вымыслом. Авторы, лично знавшие сына полка, не могли разыскать его мать. В этом отношении мне повезло больше других, хотя сведений о военных подвигах мальчика-подростка в моём распоряжении тоже было немного.

Так, что же такого героического совершил Владимир Бобрищев-Пушкин, удостоенный за свои подвиги боевой награды, в какой семье и обстановке он рос, почему в его послужном списке есть весьма нелестные отзывы…?

Обо всём этом я и хочу рассказать читателям:

Владимир Борисович Бобрищев-Пушкин родился 6 мая 1929-го в Ленинграде. Он был потомком участника восстания декабристов на Сенатской площади в Петербурге Павла Сергеевича Бобрищева-Пушкина (1802 – 1865 гг.), поручика квартирмейстерской части, помещика Тульской губернии, 8 января 1826 года осуждённого по четвёртому разряду и приговорённого к каторжным работам сроком на 12 лет. До своего освобождения он отбывал наказание в острогах, поселениях и городах Сибири; в 1856 году Высочайшим повелением получил разрешение вернуться в Тульскую губернию, в имение сестры.

Отец мальчика, Борис Александрович Бобрищев-Пушкин (1908 – 1934 гг.), потомственный дворянин, был сыном петербургского юриста, сценического деятеля и литератора (псевдоним – А. Кольчугин) Александра Владимировича Бобрищева-Пушкина, репрессированного и расстрелянного в 1937 году за своё дворянское присхождение.

Получив среднее образование, Борис начинал трудовой путь на студии «Ленфильм», перепробовал несколько профессий, затем работал на зеркальной фабрике; в 1933 году он занимал должность заведующего производством Управления хозяйственных предприятий Ленинградского областного Совета Осоавиахима. Проживал по адресу: Ленинград, Кирочная улица, д. 17, кв. 53. Арестованный 21 ноября 1933 года Борис Бобрищев-Пушкин проходил по сфальсифицированному делу, связанному с обвинением в подготовке убийства С. М. Кирова; содержался в изоляторе, а затем в Бутырской тюрьме в Москве. Во время следствия подписал обвинение, что якобы возглавлял террористическую группу и разрабатывал план убийства вождя ленинградских коммунистов. 27 февраля 1934 года по ст. 587, 8, 11 он был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян 16 августа 1934 года.

Б. А. Бобрищев-Пушкин реабилитирован Военной Коллегией Верховного Суда СССР 1 марта 1962 года, основание – отсутствие состава преступления.

Мать мальчика – Наталья Александровна, урождённая Далматова (1911 – 2001), дочь гвардии полковника, издателя журнала «Армия и Флот», участника Первой мировой войны Александра Дмитриевича Далматова, репрессированного и растрелянного в 1937 году. Его биография связана с зарождением Гатчинского военного аэродрома, куда он в 1910 – 1914 годах часто приезжал как журналист-фотограф и инспектор Военного ведомства.

Наталья училась в художественной школе, пять раз выходила замуж, поэтому несколько раз меняла фамилию, с первым мужем Б. А. Бобрищевым-Пушкиным развелась вскоре после рождения сына. Затем её супругом на короткий срок стал ленинградский художник и архитектор Николай Трофимович Езерский. В третьем браке с Анатолием Николаевичем Корольковым в 1933 году родилась дочь Ариадна. Четвёртым её мужем стал итальянский лётчик Луиджи Патроне, отношения с которым пришлось прервать перед самой войной после вмешательства органов НКВД…

В 1933 году Наталья Александровна была арестована по делу первого мужа и находилась в Бутырской тюрьме, но вскоре таинственным образом была освобождена. Ещё в послевоенный период она вернула себе девичью фамилию, чем потом очень гордилась.

Можно представить, в какой обстановке рос Владимир, затаив обиду на мать и на её постоянно меняющихся ухажоров и отчимов. Он хотел как можно скорее вырваться из этого мира. В квартире Далматовых царила светская, аристократическая жизнь. Наталья Александровна работала барменшей в гостинице «Астория»; обладая красивой внешностью, она снималась для рекламных агентств, демонстрируя новые модели женской одежды, подрабатывала манекенщицей в фотоателье; можно сказать, что воспитанием сына она почти не занималась.

Забота о мальчике была возложена на бабушку, Елизавету Ивановну Далматову, урождённую Дернову (1889 –1942 гг.), – дочь петербургского купца 1-й гильдии, потомственного почётного гражданина Ивана Ивановича Дернова, владельца имения на станции Сиверская и основателя дачной местности «Дерновский посёлок». Известно, что на продаже земельных участков в Сиверской и в других петербургских дачных местах купец Дернов сколотил немалое состояние.

Владимир учился в 23-й средней школе. Однажды, когда в 1-м классе школы его высмеяли за странную двойную фамилию, он спросил у бабушки: почему у него такая необычная фамилия; раньше мальчик не предавал этому значения. Елизавета Ивановна, достав из шкафа старинный, потёртый от времени «Российский гербовник», поведала ему историю рода Бобрищевых-Пушкиных и показала фамильный герб. В тот вечер рассказала она и о декабристе Павле Бобрищеве-Пушкине, и даже о дальнем родстве с Александром Пушкиным, с которым род Бобрищевых-Пушкиных имел общего предка.

В летние периоды Владимир с бабушкой находились на даче в Сиверской, в доме родственников на Мишуткиной улице (ныне – улица Толмачёва). Роскошное по дореволюционным меркам имение Дерновых к этому времени было уже национализировано. Советская власть оставила бывшим владельцам домик, в котором раньше жил садовник.

Мальчик дружил с местными мальчишками и часами пропадал на берегу реки Оредеж, благо она находилась довольно близко от дачи. Он хорошо научился плавать и нырять с устроенной вышки. Без устали бегал по песчаным склонам, играл с мальчишками в разведчиков, вечером любил посидеть с ребятами у костра… Без особой радости приходилось ему возвращаться в конце лета в Ленинград, в квартиру на Таврической улице, в дом № 35, который когда-то принадлежал его прадеду И. И. Дернову.

Владимир хорошо учился, и в мае 1941 года окончил 3-й класс. Когда начилась война, его мать Наталья Александровна стала вольнонаёмным участником обороны города, затем работала в отделе коммунального хозяйства. С началом блокады их семья оказалась в бедственном положении. Мать часто оставалась ночевать на работе, бабушка с Володей ходили отстаивать длинные очереди за получением хлебного пайка, которого едва хватало голодному мальчику. Началась страшная зима, и ему пришлось бросить школу. На улицах осаждённого Ленинграда он часто встречал военных, тогда-то у него появилась идея любым способом попасть на фронт, лично участвовать в разгроме гитлеровских захватчиков. Владимир написал заявление в районный военный комиссариат, прибавив себе три года, и отправил его почтой. Он  уже потерял надежду, когда по указанному адресу на имя В. Б. Бобрищева-Пушкина принесли повестку из военкомата, с требованием явиться для прохождения медкомиссии и дальнейшей отправки в учебную роту. Удивлённая и испуганная бабушка лично пошла разбираться в военкомат: на каком основании теперь стали призывать мальчишек? Обман раскрылся, Володе попало. Елизавета Ивановна плакала и стыдила его, что теперь он совсем её не жалеет…

В 1942 году из блокадного Ленинграда через Ладожское озеро Владимир с бабушкой были эвакуированы на Кавказ, в город Минеральные Воды; не успев толком обжиться на новом месте, в мае 1942 года 13-летний паренёк убежал из дома, надеясь попасть на фронт. Это событие сильно подорвало слабое здоровье Елизаветы Ивановны и в июле 1942 года, незадолго до вражеской оккупации Минеральных Вод, она скончалась. Впоследствии мать так и не смогла простить сыну побег и смерть бабушки, поэтому после войны она категорически отказалась от встреч и дальнейших контактов с ним…

Во время скитаний по железнодорожным станциям, Владимир, оказавшийся без попечения взрослых, был задержан и военным эшелоном отправлен в Новороссийский детский дом, откуда он совершил новый побег, и на этот раз сумел прибиться к морякам Черноморского флота. Его хотели отправить в тыл, но пожалели, отмыли в бане и после приведения в порядок нашли для него подходящую форму. С февраля 1943 года смышлёного, обладающего артистической натурой, мальчика зачислили воспитанником команды сторожевого катера – Морской охотник «СК-О46». Согласно сведениям из его официальной биографии, во время десанта на Малую землю он спас командира – капитан-лейтенанта Омельчука. Владимир очаровал моряков своей простотой и умением быстро войти в доверие, поэтому «семейные» краснофлотцы проявляли к нему отеческую заботу, а молодые моряки относились по-братски.

Как сообщается в выданной ему характеристике, с 8 марта по 21 ноября 1943 года Владимир Бобрищев-Пушкин проходил службу в качестве воспитанника в отделении рулевых эскадренного миноносца «Незаможник» Черноморского флота (командир – капитан 3-го ранга Михаил Антонович Клубук), потом он был переведён в город Батуми, где учился в 4-м классе начальной школы и одновременно выполнял обязанности юнги. Затем он был принят в Тбилисское Нахимовское военно-морское училище, откуда снова сбежал и спустя некоторое время упоминался среди воспитанников Краснодарского Суворовского училища…

После снятия блокады Ленинграда – в январе 1944 года – Владимир был направлен в родной город, где в качестве юнги сначала оказался на Гвардейском миноносце «Вице-адмирал Дрозд». Именно тогда, находясь в городе на Неве, паренёк всё же встретился с матерью и оставил на хранение у неё некоторые личные вещи. Мы не знаем, как проходила эта краткая встреча, однако, долгие годы спустя, Наталья Александровна хранила, возможно, единственную военную реликвию сына, о которой будет рассказано ниже. Все фотографии сына она уничтожила…

Уже вскоре, каким-то образом, Владимир Бобрищев-Пушкин был зачислен в ряды действующей армии. В составе 4-й роты 125-го стрелкового полка 43-й Гвардейской Латышской стрелковой Рижской дивизии 130-го стрелкового корпуса он участвовал в Рижской операции (октябрь 1944 года) и других наступательных операциях 2-го Прибалтийского фронта. В четырнадцать лет он вступил в комсомол.

Командовал его ротой рядовой Альфред Петрович Гайлис, 1908 года рождения, латыш, призванный в Красную армию 18 октября 1944 года Валмерским уездным военкоматом Латвийской ССР. Со слов Владимира, командир относился к нему как к сыну. Правда, В. Б. Бобрищев-Пушкин впоследствии вспоминал о нём как о младшем лейтенанте Альфреде Гайлише и почему-то считал его очень молодым красноармейцем; об этом периоде мальчишеской биографии Владимира подробно изложено в повести А. Беляковой «Потомок декабристов» (1974 г.): «Альфред Гайлиш был совсем молодой командир, только-только со школьной скамьи. В офицерском планшете он носил маленький томик рассказов М. Горького, своего любимого писателя. Во время коротких привалов лейтенант читал книгу вслух. Бойцы затихали, и Гайлиш рассказывал о горящем сердце Данко. Володя впервые услышал эту замечательную легенду. Все в роте знали её почти наизусть.

Володя старался быть похожим на своего командира, и даже начал тайком сочинять стихи, зная, что лейтенант увлекается поэзией…

Володя мечтал показать свои сочинения лейтенанту. Уж он-то сразу сказал бы, чего они стоят. Но всё откладывал разговор. Шли бои, и Гайлишу, конечно, было не до него. Так он и не успел поговорить с лейтенантом о поэзии.

Это случилось 25 декабря 1944 года. Наши войска гнали фашистов из Прибалтики. Шёл второй день наступления. Фашисты сопротивлялись отчаянно, цеплялись за каждый клочок земли, за каждый посёлок. Недалеко от Вильнюса, у деревни Бирзе, наступала и рота лейтенанта Гайлиша. Бойцы поднялись в атаку. И вдруг неожиданно среди первой цепи разорвалась мина, потом вторая. Бил вражеский миномёт, который подпустил наступавших на близкое расстояние.

Лейтенанту Гайлишу осколком оторвало правую руку. Обливаясь кровью, он упал на землю. Солдаты, оставшись без командира, растерялись и залегли прямо на поле, не имея никакого прикрытия. И тогда, превозмогая боль, почти теряя сознание, поднялся Альфред Гайлиш. Левой рукой он зажал рану, из которой хлестала кровь, и встал во весь рост.

– Вперёд, за Родину! – крикнул он из последних сил и, пробежав несколько метров, упал, изрешечённый пулями. Но солдаты уже поднялись в атаку. Деревня была взята.

После боя бойцы вынесли своего командира с поля боя. Его похоронили на братском кладбище. Над могилой поставили самодельный обелиск. Кто-то предложил написать на нём слова из его любимой легенды. Из планшета бережно достали томик горьковских рассказов, снова перечитали легенду о Данко и начертали на обелиске:

«Кинул взор вперёд себя на ширь степи гордый смельчак Данко, – кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо. А тотом упал и – умер».

Володя заплакал, когда загремел оружейный залп в честь любимого командира, и только повторял про себя: «А потом упал и – умер». Эти слова врезались в память на всю жизнь».

Как удалось выяснить, на самом деле указанный бой и последующие за этим события проходили не на территории Литвы (недалеко от Вильнюса), а в Латвии. Подростковая память часто подводила В. Б. Бобрищева-Пушкина, и он не раз впоследствии путался в своих воспоминаниях. В «Донесении о безвозвратных потерях», опубликованном на открытым портале документов Второй мировой войны «Память народа. 1941 – 1945», сообщается, что рядовой 125-го стрелкового полка 43-й Гвардейской Латышской стрелковой Рижской дивизии Гайлис Альфред Петрович был убит 24 декабря 1944 года и похоронен в двухстах метрах южнее хутора Приедниеки Тукумского уезда Латвийской ССР. Дома у него осталась семья.

Из «Боевых донесений» известно, что во время одного из сражений разведчик 125-го стрелкового полка Бобрищев-Пушкин встретился один на один с тремя гитлеровцами. Схватка была неравной, но 15-летний паренёк сумел их одолеть, бросив в их огневую точку гранату.

«Это было так. Гитлеровцы укрылись в старой бане, превращённой в огневую точку, мешавшую продвижению нашей пехоты, – сообщала с его слов А. Белякова. – Володя подполз к дверям, выдернул кольцо из гранаты, рванул дверь и швырнул гранату внутрь. Когда дым от взрыва рассеялся, Володя увидел возле умолкшего пулемёта трупы трёх гитлеровцев. Один из них был в чёрном мундире с витыми погонами обер-лейтенанта СС. На груди у него поблёскивал фашистский крест. Володя снял его с убитого. Это была офицерская награда – бронзовый крест с мечами II степени.

По документам выяснилось, что убитый – эсэсовец Роберт Экер, родом из Нюрнберга, член нацистской партии с 1933 года. Крест получил «За Россию» весной 1942 года, лично из рук Адольфа Гитлера».

За этот подвиг 30 января 1945 года стрелок взвода отдела контрразведки «СМЕРШ» Владимир Бобрищев-Пушкин был награждён орденом «Отечественной войны» 2-й степени. Для его вручения юного красноармейца командировали в Москву. По такому случаю ему выдали новую форму и хромовые сапоги, сшитые по особому заказу за одну ночь.

 

«И вот, наконец, Москва. Софийская набережная, наградной отдел, – рассказывала в повести А. Белякова. – Усатый майор при входе потребовал пропуск с фотографией для прохода в Кремль. У Володи фотографии не было.

– Тогда не положено пропускать, – сурово отрезал майор.

И тут геройский красноармеец заревел, как самый обычный школяр. Майор не ожидал такого оборота: – Ну, будет, будет сырость тут разводить. Москва слезам не верит. Давай твои бумаги. Идём к нашему фотографу, срочно сделаем всё, как полагается.

Расстались они друзьями. Усач долго инструктировал Володю, как вести себя в Кремле, когда будут вручать ордена.

Он даже прорепетировал церемонию:  – Ну, вот представь: вручают тебе награду. Что ты должен сказать на это?

Володя, не задумываясь, ответил: – Скажу: «Большое спасибо!»

– Эх, ты! – Майор даже крякнул. – Это же не в столовой за обед благодаришь. Надо отвечать: «Служу Советскому Союзу!» Запомнил? Смотри не опозорься.

И Володя не «опозорился». Правда, когда Николай Михайлович Шверник вручал ему орден Отечественной войны, Володя сначала от волнения не мог вообще ни слова произнести. Потом вдруг словно увидел перед собой лицо усатого майора и сразу же громко воскликнул:

– Служу Советскому Союзу!»

Фотография с церемонии его награждения первым заместителем председателя Президиума СССР Н. М. Шверником была опубликована в ленинградской газете «Смена» 5 марта 1945 года и перепечатывалась в других изданиях, в том числе и в газете «Гатчинская правда». Документ о награждении В. Б. Бобрищева-Пушкина, как и его фотография, опубликованы на открытом портале документов Второй мировой войны «Память народа. 1941 – 1945».

В это же время приказом заместителя наркома Военно-Морского Флота адмирала И. С. Исакова от 28 февраля 1945 года он был зачислен в 3-й класс Ленинградского Нахимовского военно-морского училища, переводом из Тбилисского училища (другой приказ о его прибытии в училище относится к 5 марта 1945 года). Здесь он проявил не самые лучшие свои качества и об этом отрезке времени впоследствии никогда не вспоминал.

Нелестную, но видимо достаточно правдивую характеристику дал сыну полка на совещании начальников высших военно-морских заведений в ноябре 1945 года первый начальник Нахимовского училища контр-адмирал Николай Георгиевич Изачик:

«Воспитанник 4-й роты Бобрищев-Пушкин стал на путь проходимца и афериста. За три года войны он побывал воспитанником в двадцати трёх воинских частях. Был выгнан из Тбилистского Нахимовского и Краснодарского Суворовского… Получая орден, он обманул тов. Шверника, заявив, что он круглый сирота, так как в действительности у него есть мать. Во время увольнения в город ходил по городским учреждениям и занимался вымогательством…». Такое мнение заставляет по-другому посмотеть на его биографию. Однако, совершённые им подвиги, за которые он получил орден, а потом ещё и медаль, имели место быть. Бунтарский, не поддающийся исправлению характер парня, видимо унаследованный от свободолюбивых предков, было, видимо, уже не исправить…

 

27 июля 1945 года, подговорив двух товарищей, он совершил побег из училища. Вопрос о его отчислении решался на самом высоком уровне, судьбой Владимира занимался секретарь Исполкома Ленинградского городского Совета А. А. Бубнов, и, вероятно, о его поступке было доложено адмиралу И. С. Исакову. После задержания за недисциплинированное поведение и побег он был отправлен в Детский приёмник НКВД г. Ленинграда (улица Ткачей, д. 7А). Непонятно, почему он не был отправлен к матери, но, возможно, она сама не захотела его видеть и заниматься его дальнейшим воспитанием.

А как сложилась его дальнейшая биография? Об этом известно немного: по некоторым источникам он трудился на музейном поприще в городе Тула, занимался декабристской темой. В конце своей жизни В. Б. Бобрищев-Пушкин проживал в Днепропетровске, где работал художником-декоратором, добился реабилитации отца и других репрессированных родственников, воспитывал двух дочерей, одна из которых – Лиза – была названа в честь бабушки. Имел статус персонального пенсионера местного значения. Как удалось узнать, умер В. Б. Бобрищев-Пушкин 7 октября 1977 года и был похоронен на Сурско-Литовском кладбище в г. Днепропетровск.

После открытия в 1992 году музея истории Сиверской, работу которого я возглавил, мне довелось несколько раз бывать в гостях у Натальи Александровны Далматовой – в её заваленной антикварными вещами и семейными реликвиями петербургской квартире на улице Академика Павлова. Я записывал её воспоминания о дачной усадьбе Дерновых в Сиверской, которую она ещё застала в детстве. Мы составляли родословную её предков, рассматривали старинные фотографии и документы. Несколько семейных фотографий она передала мне на память. Понятно, что я распрашивал её и о первом супруге Бобрищеве-Пушкине, так как знал, что он является потомком декабриста. «Он красиво ухаживал за мной, я была совсем юная, очарованная его стихами, которые он мне посвящал. Вышла замуж в семнадцать лет…, – вспоминала Н. А. Далматова. – От первого моего мужа мало чего сохранилось, был старинный перстень с бриллиантом, но он пропал в блокаду. Наш брак не приветствовал отец, говорил, что быть женой дворянина в то время было небезопасно. Так оно и получилось…»

Очень много семейных тайн поведала мне рассказчица, вспоминая любимую Сиверскую и дачный загородный рай, который ей потом снился многие годы. Однако, в своих повествованиях о прожитых годах Наталья Александровна только однажды упоминула своего сына, а я и не настаивал на каких-либо подробностях. Во время последней встречи в 1999 году она сообщила мне, что Володька, бросив больную бабушку, убежал на фронт, а после войны был отчислен из военного училища. И они фактически больше не общались. Они были в ссоре. Поэтому и портрета Владимира среди семейных фотографий не было, Заметив мой интерес к судьбе её сына, Наталья Александровна удалилась из кухни, где мы общались и пили чай, в комнату и через несколько минут принесла оттуда потёртый кожаный планшет коричневого цвета.

– Вот, от Володьки остался, с фронта, так и не забрал его у меня, – сказала она, протягивая мне бесценный раритет прошлого времени. – Он трофейный, забранный у пленённого немца. Возьмите себе, если он Вам будет интересен. Эту военную реликвию я бережно сохраняю до сих пор…

Андрей БУРЛАКОВ

Верхнее фото: На церемонии вручения ордена Отечественной войны 2-й степени. Снимок из газеты, 1944 год