Правда на войне – роскошь, но ею делятся…

Александр СУХОВ

Апрель, 2015 года. От недавно приехавших на Донбасс россиян не раз приходилось слышать: «У каждого — своя правда». Это когда о чём-то поспорили, но каждый остался при своём, и этой фразой как бы ставилась примиряющая стороны точка. Правда в российском обществе оказалась тоже приватизированной, и она теперь не общественное достояние. От такой «правды» отговаривался почти по Платону: «У каждого своя ложь, а правда — одна».

С этим, впрочем, никто не спорил. Наверное, неплохо было сказано… И вообще в мужских коллективах слову предают особое значение. «О чём думаешь?» — спросил боец «Чечня» на следующий день после горячего меж нами спора о роли местного казачества. Он оценивал негативно, мол, много случаев мародёрства; я же считал это оговором и очернением пропаганды Плотницкого. Ответил, что думаю — когда говорю. Оценил… Ведь, под «думаньем» в контексте вопроса, скорее, понималось переживание задетого самолюбия, чем собственно мыслительный процесс.
В России актуальны пиар и пропаганда. Проникли он и сюда — на воюющий Донбасс. Это стало очевидным, когда старшина роты «Каторжанин» (доброволец с Сахалина) на собеседовании вдруг возразил: «Ошибаешься… Нам нужен пиар!». А ведь я спрашивал про службу военкором и предположил, что в роте такой должности нет и быть не может.

Журналистика — большая роскошь на войне, тут невозможно быть беспристрастным: «перья» должны вести пропаганду и контрпропаганду, иначе сказать — информационную войну. Поднимать дух бойцов и (по возможности) деморализовать вражескую силу. Правдивость при этом, конечно, вещь желательная, но — ради победы, стойкости своих бойцов… можно и слукавить. Не до ценностей журналистики. И вот на тебе — нужен пиар?..

От командиров вышел в размышлениях, которые, впрочем, не долго  занимали голову. До того момента, как разглядел у части бойцов формируемой роты на шевронах «лимонку» (символ партии Лимонова) и обрамляющий её призыв — «на Харьков».

Игра на публику!? Всем уже давно было ясно, что направления тут задают только кремлёвские кураторы Донбасса (но сейчас они, похоже, дремлют), а бодрящиеся оппозиционеры из «Другой России» какой-то самостоятельной роли тут не имеют. Даже роли второго плана. Но как же партийным бойцам — без пиара?
Среди повоевавших ополченцев политические темы не поднимались. Во всяком случае, при мне. Эти бойцы вообще предпочитали больше слушать, чем говорить.

«Почему в расположении так много молчат?» — как-то поинтересовался я у ополченца с позывным «Старый». «Ну, за свои слова надо отвечать», — примерно так пояснил он избыточную молчаливость земляков. Мол, сказал: «На Харьков!», значит — вперёд. А как иначе?

Впрочем, об особенностях здешней погоды местные бойцы рассказывали много, очень много. Даже когда не спрашивал. В апреле стало пасмурно, и узнаю, что тут холодает, когда цветут абрикосы. Почти каждый, кто с тобой оказывается рядом во дворике расположения, утонувшего в бело-розовом цвете  делится этим «ценным» сведением…
Я не скрывал, что журналист. И то, что наблюдаемое здесь, возможно, станет материалом для публикации. Некоторые россияне восприняли журналиста подозрительно и настороженно. «Вишня» вообще пробормотал что-то про «сунутый нос», будто перед ним представитель враждебной либеральной прессы. Но местные ополченцы были вполне радушны такому «гостю»: журналисты тоже люди, даже — на войне. Да и вокруг они не видели ничего интересного или того, что надо бы скрывать: так обыденная жизнь казармы… На что тут смотреть, что слушать? А военкоры должны писать о подвиге. А тут — что? Война после минских договорённостей идёт вяло, а те инциденты, которые случаются на «линии соприкосновения», неплохо освещает российское ТВ. Словом, ничего заслуживающего внимания.

Были ситуации, когда кому-то хотелось выговориться. Тогда боец почему-то выбирал меня, хотя слушать в расположении умели многие. На столе «кубрика» появлялась бутылка водки, под рюмочку человек становился разговорчивым и откровенным. «Материал» часто оказывался личным, очень личным, и мало касающийся войны. А сама же война выступала как бы фоном, на котором разворачивались те или иные события частной жизни. Личные трагедии такого человека мешали ему отчётливо видеть общую, она проигрывала на весах значимости.
При этом становилось ясным: почему одни пришли на эту войну, а другие — с неё уходят. И вообще казалось, что тут никого на войну не звали и  не удерживают. Разве что статус «пацифиста» приводил местного мужика к утрате такого естественного права человека как право на уважение. Это, да,  удерживало людей в рядах ополчения. Такое вот сложилось впечатление.

Словом, колхоз — дело добровольное. В условиях затянувшегося перемирия война вообще переставала восприниматься войной. Кремлёвские политики, похоже, заимствовали для своей политики в этом регионе известный тезис Троцкого: ни войны, ни мира! И назвали такую политику минскими соглашениями. «Укропов» она явно устраивала. Гниение и разложение Донбасса растянулось на много лет. И продолжается. Трудно и страшно представить, каким будет Донбасс ещё через какое-то время, если ничего не изменится.

Из вызвавшихся со мной на разговор, хорошо запомнились двое: «Савва» и «Эдмон».
«Савва» — деловитый сибиряк, до недавнего времени занимавшийся строительством, а ещё раньше — был учителем физики. В свои пятьдесят «с гаком» выглядел бодро и молодцевато, смотрел на окружающих добродушно и совсем не походил на отчаянного вояку, которого подняли «в поход» творимые зло и несправедливость. Когда заговорил «о своём», он вдруг помрачнел. И не сразу смог «раскрыть тему». А на следующий день принёс пять исписанных листов бумаги — свою историю, которая проясняла, почему он здесь.
Если кратко: он разошёлся с женой, которая, как недавно выяснилось, никогда ему не была верна. Имела любовника, провинциального коммерсанта, от которого прижила двух детей. «Савва» же, иметь детей просто не мог, был бесплодным. Это выяснилось нежданно-негаданно… Правда обрушила его жизнь, и сильно ударила по «эго». Словом, стало ясно, что этот «парень» приехал сюда искать смерти. К ней он готовился как-то очень основательно: каждый день читал литературу сперва о БМП (рассчитывал, что его определят механиком-водителем), потом — по сапёрному делу, когда планы командиров изменились. Чувствовалось, смерть для него — не блажь юноши, которого бросила любимая. Он мне показался одновременно и идеалистом, и эгоистом. «Тут нужна победа, а не твоя смерть», — как-то попытался такой вот банальностью перевести его жизненные установки «на рельсы» иного здесь пути.

«Эдмон» был из числа тех бойцов, кто уже устал воевать. Такой тип ополченца приходилось встречать довольно часто, одних ещё в камуфляже, других — уже в джинсах. Война их серьёзно надломила.
История Эдмона была отчасти похожа на ту, которую поведал мне «Савва». Но только в том смысле, что и он недавно потерял жену. Причём вместе с прежним местом службы в рядах ополчения. Жена на тот момент была жива и здорова, и даже состояла офицером в артиллерии ополчения, носила за боевые заслуги «кресты» и была верна не только Донбассу, но и самому «Эдмону». Но вот его уволили, можно сказать — выгнали со службы за одну провинность, и жена… с ним теперь общается как с человеком, который «сам виноват». Точнее, не общается…
В чём же вина «Эдмона»? Почему офицер оказался не нужным ни своему батальону, ни жене. И теперь его перспективы — рядовой боец во вновь формируемом подразделении. Это в лучшем случае, никто его уговаривать служить республике не будет. Хочешь, иди на построение роты, а хочешь —  валяйся в кровати — твоё дело. Вот он и ведёт себя в расположении как вольная птица. Его даже в наряд при мне ни разу не поставили. Хотя другие нередко заступали на пост через день. Похоже, он сам себя решил списать «на гражданку»…
«Эдмон» во время угощения «водочкой» показал мне небольшую, зашитую врачами дырку в области живота. Это пулевое ранение он получил от своего же, дэнээровца…

А дело было так. «Эдмон» находился на позициях своего батальона и выпил там с другими бойцами. Похоже — лишнего… По пьяному делу с одним из бойцов вышел конфликт. Удар кулаком и выстрел — в ответ. Вот и вся история. Почти вся. Существенным было то, что выстреливший ополченец был в тот момент часовым на посту, и вины в его действиях командиры не усмотрели, напротив. Раненого же «Эдмона» отвезли в госпиталь, подлечили и сразу по выздоровлению уволили со службы. «Пинок под зад», и ты уже не боевой офицер, а среди тех, кто пребывает тут в непонятном статусе.
На войне социальные лифты работают неплохо. «Моторолла», «Гиви» уже стали здесь большими людьми. Но двигаются эти лифты не только вверх. «Эдмон» считает, что его спустили «в подвал» не заслуженно… Однако, жена не согласилась с этой спасительной для его психики иллюзией. Что его окончательно деморализовало.
Подобных историй мне ещё расскажут много и многие, но все они простые, житейские. Кроме одной — от побывавшего в плену ополченца. Слушал её молча. Похоже, пресса на войне призвана выполнять и несвойственные ей, казалось бы, функции. Тоже, наверное, нужные.