Home » Колонки » Военторг » «Плохишам» — выйти из строя!
Александр Сухов

«Плохишам» — выйти из строя!

Александр СУХОВ

За день до отправки восьмой роты под Дебальцево, на последнем общем построении подразделения, кто-то из командиров призвал бойцов: «Водку в магазинах не оставлять!» (хотя и «на передке» были магазины «шаговой доступности» с алкоголем).

Призыв был поддержан: в тот и следующий дни расположение «гудело» больше обычного. Цены на спиртное немного подросли. Сработал повышенный спрос. Хотя дефицита спиртного в округе не наблюдалось. Вообще, водка в Донецке (как хлеб и сигареты) была необыкновенно дёшева. За сорок гривен можно было купить вполне приличную марку. Даже после подорожания.

В расположении пили многие. Хотя были и трезвенники. Больше из числа тех, кто «своё уже выпил» — кому за пятьдесят. Но всё равно складывалось впечатление, будто рота собирается в последний бой, и водка — последнее желание. Много позже один из бойцов роты внёс «поправку» в мои представления: мол, «пьющим был только первый взвод и командиры» Но взгляд со стороны всегда субъективен: то впечатление теперь уже не исправить.

«Авторитет» печатных букв

Блуждание по казарме подвыпивших бойцов нередко продолжалось и после полуночи. Только подступит сон, как кто-то шумно вламывается в кубрик. При этом «гость» плохо понимает, что он тут ищет: включит свет, покрутит головой и назад — в коридор. При этом дверью хлопнет от души — будто раздражён отсутствием чего-то ему нужного. Так вели себя «не наши». Но ещё хуже было, когда приходили с бутылкой «свои». Тогда было уже совсем не заснуть, ибо возле накрытого стола «задушевные» беседы могли вестись всю ночь. Только самые крепкие бойцы могли спать под «бу-бу-бу», «гу-гу-гу» и — реже – «га-га-га».

Со временем в кубрике зародилось даже «движение сопротивления». Его основателем стал добродушный сибиряк «Савва». На роль лидера он не претендовал, но так же предпочитал «умные решения». Вот и тут нашёл эффективное решение проблемы – стал вечерами выкручивать единственную в кубрике лампочку. Бессмысленное щёлканье включателем в полумраке вынуждало «желающих посидеть» корректировать программу и искать место у соседей.

Другой боец нашёл оригинальный способ борьбы ещё с одной «напастью» — постоянно раскрытыми дверьми кубрика. Выручило рукописное объявление: «Это не лифт», которое повесили у входа. Оказалось, что до сознания бойцов лучше доходит обезличенное послание: листок бумаги с нарисованными печатными буквами, чёрным по белому. Ранее практикуемые замечания, в любой форме, даже в некорректной, мало кто «слышал». Теперь же «анонимный текст» — будто выпущенное «в свет» некой администрацией наставление — заставлял задуматься. И влиял на поведение даже сильно выпивших бойцов. Написанное слово реально обладало большим авторитетом, чем устное.

Среди равных по статусу бойцов не принято было делать замечаний друг другу. Если человек себя в чём-то ограничивал, то делал это исключительно под «диктатом» собственной совести. Мораль, какой был «богат» боец, привозилась им сюда как личное достояние. Мораль в восьмой роте черпалась на российских просторах. Сложность была в том, что тут она часто сталкивалась с нравами, порождёнными войной.

Нравы же — продукт коллективной жизни. И восьмая рота – было очевидно – только начинала формировать свои нормы и правила. Синяки и ругань, угрозы и оскорбления – всё это было признаками идущего процесса. Его итоги можно было только домыслить.

«На передок» рота уходила, говоря языком военных, не прошедшей боевого слаживания, а проще — очень условным воинским коллективом. До нас доходили сведения, что комроты на позициях часто приходилось вынимать из кобуры свой «Макаров», чтобы «корректировать» поведение бойцов.

В девятой же роте, сразу разделенной командиром с позывным «Шева» на «русский» и «украинский» взвода, формирование коллектива проходило если не по плану, то, определённо, по неким принципам. То есть осознанно. Так третий взвод – взвод «Волка» — можно было считать «состоявшимся» с первых дней. Ибо пришедшие с командиром в расположение бойцы, очевидно, уже составляли его «ядро».

«Дон» казарменный

В «русском» взводе командиром стал «Ростов», назначенный «сверху» опытный боец из местных. «Вакантным» было место неформального лидера – потенциального замкомвзвода («замка»). И армянин «Дон» сразу заявил претензию на роль «первого среди равных». Мне, в недавнем прошлом вузовскому препу по социальной психологии, стало интересно наблюдать как тут «завоёвывается» лидерство. Учитывая, что во время «квартирования» восьмой роты, «Дон» ничем особенно не выделялся, восхождение его начиналось почти с «чистого листа». Всем претендентам на лидерство, особенно в «рыхлых» группах, каким и был наш взвод, психической энергии нужно было иметь в избытке. Тем более, что в жизни восьмой роты потенциальных лидеров хватало и без «Дона». К тому же влиятельной была партийная группа «лимоновцев».

К складывающейся ситуации в расположении, после ухода сотни бойцов, «Дон» присматривался дней пять. И вот однажды он начал громко грозить на крыльце казармы расправой некой «Крысе». «Крыса» на тот момент была лишь образом. Кого-то неизвестного. Значение используемого им слова на постсоветском пространстве понятно, пожалуй, каждому. Однако, вскоре выяснилось, что под такое определение «Дона» попал некий жалобщик «шефам» расположения – в московский офис партии «Другая Россия» — на новых здесь командиров. Кто жаловался, догадаться было не трудно: не все «лимоновцы» ушли с восьмой ротой: оставалась небольшая группа, в которой была и девушка в камуфляже. Кто ещё мог тут потратиться на дорогой и бессмысленный звонок?

Трудно было понять другое: отчего этот звонок в Москву так задел самого «Дона», что он вдруг начал расточать свои «психические силы». Ибо жалоба (если она была) касалась только ротных командиров, к которым «Дон» никак не относился. А смысл претензии, как понималась мной ситуация в расположении, могла ограничиваться рамками некой сделки, которую можно было бы определить, как «лояльность командиров к бойцам от партии в обмен на гуманитарку». Интересы партийных бойцов чём-то здесь «ущемили». И вот из Москвы пришла «ответка» на нарушение «контракта».

«Крыса! Надо найти эту крысу!» — «Дон», несмотря на своё тюремное прошлое, маркировал «редиску» явно не тем понятием. Сказал бы -«стукача», было бы понятнее, кого он предлагает искать. Но тогда нужно объясниться в чём «предъява», и к кому конкретно! А это было нежелательным для целей «Дона». Оттого и гнев на абстрактную «Крысу».

При всей смысловой путанице в начинаниях, «Дон» определённо проводил политику разделения оставшихся в расположении на «своих», «чужих» и временно «не определившихся». Последними, по умолчанию, были все, кто не причислял себя ни к командирам, ни к «крысам». То есть почти все, кто ночевал тогда в расположении. Сам же «Дон» своей «активной жизненной позицией» как бы уже занял место, если не среди ротных командиров, то рядом. «Своим» теперь предлагалось становиться в условную шеренгу слева от «Дона». Это сработало. День ото дня «Дон» набирал «авторитет», и вскоре «Ростов» объявил его своим замом.

Вне «нравов» люди жить не умеют, им нужны нормы. Хоть какие-нибудь, но признаваемые большинством. Коллектива, группы. Ведь пока они не определены, нет ясного понимания, «что такое хорошо, а что такое плохо». А куда без этого? Человеку надо знать, кто тут «Плохиш», а кто «Кибальчиш». И пока нормы коллектива туманны, начинающие бойцы предпочитают лишний раз промолчать, даже если что-то не нравится. И, как водится — снять напряжение «стаканом».

Мальчиш Кибальчиш

И вот пришла помощь от «Дона». Многие оценили легкость задачи: поиск «Плохишей». Этого было достаточно. Вскоре «лимоновцы» совсем потеряли свое влияние, а партия «Другая Россия», судя по ротной кухне, скорректировала потоки «гуманитарки». Впрочем, это не сильно сказалось на жизни самой роты. Нашлось решение, как поправить положение. А неделей позже, когда роту стали пополнять местные ополченцы, перестала быть актуальной и проблема норм и правил формирующегося коллектива. Местным уже не надо было «вырабатывать» нормы поведения, они уже были «готовы».

Главное — была определена степень ответственности за нарушения. Когда один из бойцов «украинского» взвода выпил лишнего, и, как следствие, потерял над собой контроль (помочился прямо со своей койки), его сперва просто выгнали из кубрика. «Ах, ты — на товарищей своих…» — популярно и доходчиво изложили нарушенную им норму. А потом вообще выставили за забор расположения. И никаких оскорблений: «штрафник» просто перемыл все полы в расположении, надеясь на прощение товарищей, но так и не получил его. Уходил он поздно вечером, когда в Донецке уже наступал комендантский час. Уходил «в никуда». И никто из бойцов не дал ему даже трёх гривен, которые тот попросил на общественный транспорт. Нравственность — «штука» жестокая.

Изгнанный боец нарушил не только норму, требующую уважать коллектив, товарищей. Несложно было понять, что в окончательный «минус» он ушёл после того, как однажды сробел перед другим бойцом, начавшим его бить по голове, втолковывая какое-то объяснение, касающееся только их взаимоотношений. «Мотивационную часть» наказания разобрать не получилось, но смысл всё-таки был понятен: за некий наговор, за напраслину.

Так что изгнание, скорее всего, связано с нарушением другой нормы, имеющей в условиях войны куда большее значение для армейского коллектива. Боец не должен трусить ни на фронте, ни в тылу. Уверен, окажи он сопротивление избивающему его бойцу, «крайнюю меру» к нему бы не применили.

Ну, а «Дон» тоже оставит расположение вместе со своим верным земляком «Волком» (распространённый позывной) и тремя российским добровольцами, признавшими за ним авторитет. Их неделей позже попросит «на выход» уже взводный. Вежливо, но твёрдо.

 

More 17 posts in Военторг
Recommended for you
Александр Сухов
Героизм постгероизма

(далее…)