Ёлка и Рождество в семье и творчестве Ф.М.Достоевского

Алёна ТРИШИНА

Традиция публикации рождественских или святочных рассказов накануне Рождества стала заработком для многих русских писателей. Это был литературный жанр, основанный на душещипательной истории и проявлении благотворительности. Святочный рассказ Ф.Достоевского «Ёлка и свадьба» был написан в 1848г. Однако, самым его известным произведением этого рода является «Мальчик у Христа на ёлке» (1876), опубликованный в «Дневнике писателя». Между прочим, опера «Ёлка» стала первым музыкальным опусом по мотивам произведений Ф.М.Достоевского. Это одноактная опера в 3-х картинах «Ёлка» (по сказке «Девочка со спичками» Г.-Х.Андерсена и рассказу Ф.Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке») композитора В.И.Ребикова, ор.21, 1900г. Первые постановки оперы: 30.10.1903г, антреприза M.E.Медведева, театр «Аквариум», Москва; 1905г. — Харьков; 1906г. — Прага.

Менее известным произведением является небольшая поэма Достоевского, выдержанная в тех же рождественских традициях. Это «Божий дар», первая строфа которого:

Крошку-Ангела в сочельник

Бог на землю посылал:

«Как пойдёшь ты через ельник, —

Он с улыбкою сказал, —

Ёлку срубишь, и малютке

Самой доброй на земле,

Самой ласковой и чуткой

Дай, как память обо Мне».

Ангел выполнил наставление Христа и – по просьбе мальчика подарил ёлочку его больной сестрёнке.

В «Дневнике писателя. Избранные станицы» (М., 1989) за январь 1876г. опубликованы и три документально-сюжетных размышления на эту тему. Приведу выдержки из них.

«Ёлка в клубе художников» (с.110-113): «(..) Сначала танцевали дети, все в прелестных костюмах. (..) Тут были даже шестилетние дети, но я наверное знаю, что они уже в совершенстве понимали  почему и зачем они приехали сюда, разряженные в такие дорогие платьица, а дома ходят замарашками. (..) Из детей мне больше понравились самые маленькие; очень были милы и развязны. Постарше уже развязны с некоторой дерзостью. Разумеется, всех развязнее и веселее была будущая средина и бездарность, это уже общий закон: средина всегда развязна, как в детях, так и в родителях. Более даровитые и обособленные из детей всегда сдержаннее, или если уж веселы, то с непременной повадкой вести за собою других и командовать.

(..) Девочки всё-таки понятнее мальчиков. Почему это девочки, и почти вплоть до совершеннолетия (но не далее), всегда развитие или кажутся развитее однолетних с ними мальчиков? Девочки особенно понятны в танцах: так и прозреваешь в иной будущую «Вуйку», которая ни за что не сумеет выйти замуж, несмотря на всё желание. Вуйками я называю тех девиц, которые до тридцати почти лет отвечают вам: вуй да нон. Зато есть и такие, которые, о сю пору видно, весьма скоро выйдут замуж, тотчас, как пожелают.

Но ещё циничнее, по-моему, одевать на танцы чуть не взрослую девочку всё ещё в детский костюм; право, нехорошо. Иные из этих девочек так и остались танцевать с большими, в коротеньких платьицах и с открытыми ножками, когда в полночь кончился детский бал и пустились в пляс родители.

Но мне всё чрезвычайно нравилось, и если бы только не толкались подростки, то всё обошлось бы к полному удовольствию. В самом деле, взрослые все празднично и изящно вежливы, а подростки (не дети, а подростки, будущие молодые люди, в разных мундирчиках, и которых было тьма) – толкаются нестерпимо, не извиняясь и проходя мимо с полным правом. Меня толкнули раз пятьдесят; может быть их так тому и учат для развития в них развязности. Тем не менее мне всё нравилось, с долгой отвычки, несмотря даже на страшную духоту, на электрические солнца и на неистовые командные крики балетного распорядителя танцев. (..) Таким образом бал есть решительно консервативная вещь, в лучшем смысле слова, и я совсем не шучу, говоря это». «Золотой век в кармане» (114-115): «(..) Кончился детский бал и начался бал отцов, и боже, какая, однако, бездарность! Все в новых костюмах, и никто не весел, все самолюбивы, и никто не умеет себя показать; все завистливы, и все молчат и сторонятся. Даже танцевать не умеют».

«Мальчик с ручкой» (115-116): «Дети странный народ, они снятся и мерещатся. Перед ёлкой и в самую ёлку перед рождеством я всё встречал на улице, на известном углу, одного мальчишку, никак не более как лет семи. В страшный мороз он был одет почти по-летнему, но шея у него была обвязана каким-то старьём, — значит, его всё же кто-то снаряжал, посылая. Он ходил «с ручкой»; это технический термин, значит – просит милостыню. Термин выдумали сами эти мальчики. Таких, как он, множество, они вертятся на вашей дороге и завывают что-то заученное; но этот не завывал и говорил как-то невинно и непривычно и доверчиво смотрел мне в глаза, стало быть, лишь начинал профессию. На расспросы мои он сообщил, что у него сестра, сидит без работы, больная; может, и правда, но только я узнал потом, что этих мальчишек тьма-тьмущая: их высылают «с ручкой» хотя бы в самый страшный мороз, и если ничего не наберут, то наверно их ждут побои. Набрав копеек, мальчик возвращается с красными, окоченевшими руками в какой-нибудь подвал, где пьянствует какая-нибудь шайка халатников, из тех самых, которые, «забастовав на фабрике под воскресенье в субботу, возвращаются вновь на работу не ранее, как в среду вечером». Там, в подвалах, пьянствуют с ними их голодные и битые жёны, тут же пищат голодные грудные их дети. Водка, и грязь, и разврат, а главное водка. С набранными копейками мальчишку тотчас же посылают в кабак, и он приносит ещё вина. В забаву и ему иногда нальют в рот косушку и хохочут, когда он, с пресёкшимся дыханием, упадёт чуть не без памяти на пол».

Вот такие – нравственно-поучительные истории предлагал своим подписчикам 55-летний писатель. Кстати, в «Дневнике писателя», публикации которого были в 1873, 1876, 1877 и в 1880годах, многие страницы очерков-размышлений посвящены детям. Например: «Колония малолетних преступников» (с.116-126); «Нечто об одном здании» (с.238-242) – о посещении Воспитательного дома. Но более всего страниц являются монологом о судебных делах, связанных с преступлениями, пострадали в которых дети. Это размышления о материнстве, об обществе, об ответственности за судьбы детей. По сути, это развёрнутая святочная тема, которая очень волновала писателя-отца и гражданина.

В книге «Воспоминания» (М, 1987) супруги писателя Анны Григорьевны Достоевской (1846-1918) есть глава «1872 год. Рождественская болезнь Федюши» (с.264-266): «На рождестве 1872 года в семье нашей произошёл следующий курьёзный случай. Фёдор Михайлович, чрезвычайно нежный отец, постоянно думал, чем бы потешить своих деток. Особенно он заботился об устройстве ёлки: непременно требовал, чтобы я покупала большую и ветвистую, сам украшал её (украшения переходили из года в год), влезал на табуреты, вставляя верхние свечки и утверждая «звезду».

Ёлка 1872 года была особенная: на ней наш старший сын, Федя, в первый раз присутствовал «сознательно». Ёлку зажгли пораньше, и Фёдор Михайлович торжественно ввёл в гостиную своих двух птенцов. Дети, конечно, были поражены сияющими огнями, украшениями и игрушками, окружавшими ёлку. Им были розданы папою подарки: дочери – прелестная кукла и чайная кукольная посуда, сыну – большая труба, в которую он тотчас и затрубил, и барабан. Но самый большой эффект на обоих детей произвели две гнедые из папки лошади, с великолепными гривами и хвостами. В них были впряжены лубочные санки, широкие, для двоих. Дети бросили игрушки и уселись в санки, а Федя, захватив вожжи, стал ими помахивать и погонять лошадей. Девочке, впрочем, санки скоро наскучили, и она занялась другими игрушками. Не то было с мальчиком: он выходил из себя от восторга, покрикивая на лошадей, ударял вожжами, вероятно, припомнив, как делали это проезжавшие мимо нашей дачи в Старой Руссе мужики. Только каким-то обманом удалось нам унести мальчика из гостиной и уложить спать.

Мы с Фёдором Михайловичем долго сидели и вспоминали подробности нашего маленького праздника, и Фёдор Михайлович был им доволен, пожалуй, больше своих детей. Я легла спать в двенадцать, а муж похвалился мне новой, купленной у Вольфа книгой, очень для него интересной, которую собирался ночью читать. Но не тут-то было. Около часу он услышал неистовый плач в детской, тотчас туда поспешил и застал нашего мальчика, раскрасневшегося от крика, вырывавшегося из рук старухи Прохоровны и бормочущего какие-то непонятные слова. (Ему было менее полутора лет, и он неясно ещё говорил). На крик ребёнка проснулась и я и прибежала в детскую. Так как громкий крик Феди мог разбудить спавшую в той же комнате его сестру, то Фёдор Михайлович решил унести его к себе в кабинет. Когда мы проходили чрез гостиную и Федя при свете свечи увидал санки, то мигом замолк и с такою силою потянулся всем своим мощным тельцем вниз к санкам, что Фёдор Михайлович не мог его сдержать и нашёл нужным его туда посадить. Хоть слёзы и продолжали катиться по щекам ребёнка, но он уже смеялся, схватил вожжи и стал опять ими махать и причмокивать, как бы погоняя лошадей. Когда ребёнок, по-видимому, вполне успокоился, Фёдор Михайлович хотел отнести его в детскую, но Федя залился горьким плачем и до тех пор плакал, пока его опять не посадили в саночки. Тут мы с Фёдором Михайловичем, сначала испуганные загадочною для нас болезнию, приключившуюся с ребёнком, и уже решившие, несмотря на ночь, пригласить доктора, поняли, в чём дело: очевидно, воображение мальчика было поражено ёлкою, игрушками и тем удовольствием, которое он испытал, сидя в саночках, и вот, проснувшись ночью, он вспомнил о лошадках и потребовал свою новую игрушку. А так как его требование не удовлетворили, то и поднял крик, чем и достиг своей цели. Что было делать: мальчик окончательно, что называется, «разгулялся» и не хотел идти спать. Чтоб не бодрствовать всем троим, решили, что я и нянька пойдём спать, а Фёдор Михайлович посидит с мальчуганом и, когда тот устанёт, отнесёт его в постельку. Так и случилось. Назавтра муж весело жаловался мне: — Ну и замучил меня ночью Федя! Я часа два-три не спускал с него глаз, всё боялся, как бы он не вывернулся из саней и не расшибся. Уж няня два раза приходила звать его «баиньки», а он ручками машет и собирается опять заплакать. Так и просидели вместе часов до пяти. Тут он, видимо, устал, и стал приваливаться к сторонке. Я его поддержал, и, вижу, крепко заснул, я и перенёс его в детскую. Так мне и не пришлось начать купленную книгу, — смеялся Фёдор Михайлович, видимо, чрезвычайно довольный, что происшествие, сначала нас испугавшее, кончилось так благополучно».

Сын писателя — Фёдор Фёдорович Достоевский (1871-1921), окончив юридический и естественный факультеты Дерптского университета, стал крупным специалистом по коневодству. Его потомки по линии сына Андрея живут в Петербурге. Любовь Фёдоровна Достоевская (1869-1926) была болезненной, жила и лечилась заграницей, замужем не была, написала книгу воспоминаний об отце (1922).

Впервые воспоминания А.Г.Достоевской были опубликованы в 1925г, а первое полное издание – лишь в 2015-м. Супруги обвенчались в 1867г. и прожили в браке 14 лет, всего у них было четверо детей, но Софья (22.02.1868-12.05.1868) и Алексей (10.08.1875-16.05.1878) умерли во младенчестве. Анна Григорьевна была младше супруга на 25 лет и ровесницей его пасынка от первой жены – Павла Исаева (1846-1900).