Красить —  не красить

Олег KALANOV

                                                   Даже среди пациентов психбольницы в славном городе

                                                          Ницца — сплошь счастливые лица…

 

Париж — Мекка художников. Трудно найти в мире художника, не мечтавшего попасть в Париж на Монмартр. Прикоснуться к  великому, постоять у «Бато-Лавуар» (корабль-прачечная). Так называлась гостиница, в которой квартировали все импрессионисты, а после распада импрессионизма — будущие экспрессионисты, пуантилисты, дивизионисты, кубисты от Модильяни до Пикассо.

Именно здесь, перед сном в четыре утра, когда рабочий класс вставал на работу, Пикассо стрелял в окно из револьвера, оповещая о том, что простые смертные встают, а небожители Монмартра (да, именно так называли себя жители Монмартра) ложатся. Да именно здесь Пикассо написал своих «Авиньонских девиц». Сделав для них предварительно 600 (!) этюдов. И именно здесь родился кубизм. Здесь начинали Моне и Ренуар. Именно здесь, в кабаре «Мулен-Руж», нищий граф королевских кровей Тулуз-Лотрек, запивая крепчайший дым сигар красным дешёвым вином, создавал свои бессмертные афиши.

А на другом склоне холма, в самом непотребном, самом разгульном, дешёвом кабаре «Проворный Кролик» (Le Lapin Agile) компания подгулявших импрессионистов писала хвостом осла, помахивая у него перед носом морковкой, знаменитейшее в последствии произведение, проданное на аукционе за 4000 тысячи франков — «Закат над Адриатикой». Всё это восхищает, вдохновляет и заставляет творить. «Да и как такое может не восхищать!» — думал я, в очередной раз прогуливаясь по Монмартру.

Но вот и нет. Каждому правилу есть своё исключение. У меня есть друг Стас, как и все, по зову Музы и расхожих мнений, приехавший в Париж за творческой удачей и в течение 10(!) лет пытавшийся вдохновиться Парижем. Ан, нет!

Что мы с ним только ни делали! Ночевали на лавочке на площади художников (Place de Tertre), палили из самопала по утрам у «Бато-Лавуар», пили вино на могиле Марии Башкирцевой, прибивали ослиные уши и хвост к двери «Проворного кролика». Всё тщетно. Картины получались серые, блёклые, печальные. Как осенний Париж.

Однажды, готовя экскурсию «По следам Наполеона», я пригласил совсем уж отчаявшегося моего друга на Корсику в город Аяччо. В этом городе родился, провёл детство и юность великий корсиканец.

И вот озарение!!! Южное солнце, изумрудные холмы, кудрявые виноградники, лазурное море и вдохновение, вдохновение, вдохновение! На последние деньги были куплены самые дешёвые кисти и краски. На холстах, фанерках и упаковочном картоне были написаны десятки ярких, сочных картин, лучащихся солнцем, плещущих морем и срывающихся с отвесных скал. БОльшую часть из них мы тут же продали на местном рынке туристам. Это и позволило нам выбраться с Корсики — ведь это же остров.

Но ехать, по всей видимости, приходилось одному. Мой приятель заявил: «Никуда не поеду. Я хочу умереть здесь от такой красоты!»

С большим трудом удалось залучить его на материк, но дальше Ниццы он не двинулся. И по сей день пишет южное море, скалы, кипарисы: http://stasart.com/blog/  Его покупают коллекционеры, он выставляется во многих городах мира и, конечно, в Париже. Приезжая на один-два дня в Париж и привозя картины, он часто не дожидался окончания выставки. Со словами «Как вы тут живёте?!» он прыгал на TGV (скоростной поезд, 450-650 км в час) и уносился в свой благодатный край. «Живут только в Париже, а в остальных местах прозябают»,- отвечаю я, и покорно бреду забирать непроданные полотна.

И вот однажды, забирая картины с выставки «Осенний салон», столкнулся я с мэтром парижского андеграунда Алексеем Батусовым. Его знают все, а он немногих, проводя большую часть времени в мастерской, создавая художественные шедевры, инсталляции, готовя творческие встречи парижской интеллигенции. Конечно, я не упустил возможности познакомиться лично. В руках держал картины, и Алексей, понятно, принял меня за художника. В свою очередь, я не стал его разочаровывать. Так и оставшись в памяти одним из «своих».

Много лет общаясь с художниками, я так и не вошёл в их мир. Не перенял манеры, не постиг сленга. Все знают, что художники не рисуют, а пишут. Но то, что художники не пишут, а красят, знают только художники. Прошло достаточно много времени и совершенно случайно мы с Алексеем встретились в метро. Я думал, что он забыл наше случайное знакомство, но нет. Рыбак рыбака видит издалека.

— Красишь? — спросил он.

— Крашу,- честно ответил я.

Ведь только три дня назад затеял ремонт в своей студии. В Париже расценки на строительные услуги, впрочем, как и на все остальные, умопомрачительные. Если, скажем, вы наймёте бывших наших соотечественников — украинцев, латышей или молдаван «по-чёрному», то это вам обойдётся 100-150 евро в день (за восемь рабочих часов). Если наймёте французскую фирму, то это всегда будет за четыре сотни, за семь рабочих часов (во Франции 36-часовая рабочая неделя ). Поэтому люди среднего достатка часто красят, белят и клеят обои сами.

— А что красишь?

— Интерьер, — опять честно, но немного удивившись, ответил я.

— И на картины время хватает?

— Хватает, — опять не лукавя ответил я. Ведь забрать картины друга с выставки занимает не так уж много времени.

— Да-а… Надо и мне заняться дизайном интерьеров. А то я крашу, крашу, а покупать совсем перестали. Наверное, кризис.

И тут я всё понял. Но в очередной раз не стал разочаровывать маэстро.

Вуаля (voila)