Home » Колонки » Наши люди в Париже » Гобелен – не гоблин
Олег KALANOV

Гобелен – не гоблин

Олег KALANOV

Не только московская речка Неглинка угодила в трубу «под арест» на вечное поселение. Я думаю, во многих городах существуют «опальные» реки, по каким-то причинам не вписавшиеся в план генеральной застройки города. Существует, вернее, существовала такая река и в Париже.

Радовала она глаз, протекая тогда ещё по предместью Сен-Марсель, и впадала в Сену неподалёку от нынешнего моста Аустерлиц. Была чиста и прозрачна, водилось в ней несметное количество бобров — откуда и название Бьевр (бобр на латыни «бевра»), а по берегам парижане разбивали свои огороды.

Такое безмятежное существование продолжалось до 1440 года, когда некий Жан Гоблен (Goblein), красильщик тканей из Шампани, открыл здесь свою красильню. И начал губить природу. А ещё полтора столетия спустя король Генрих IV, повинуясь всё возраставшей потребности своих подданных в тепле и уюте и радевший о развитии зарождавшейся тогда промышленности и пополнении казны, пригласил в эту мастерскую двух фламандских ковроделов — Марка де Комана и Француа де ла Планша.

Лиха беда начало. Технический прогресс не остановить в угоду «зелёным», которых тогда не было, и со временем на берега Бьевра были переведены самые разнообразные мастерские, в том числе, ателье ювелиров и краснодеревщиков. И, в конце концов, в 1667 году вся мануфактура попала под государственное крыло и была переименована в королевскую мастерскую «Мебель короны».

Королевской мастерской, выпускающей художественные ценности, естественно, руководили лучшие живописцы, склонные и к менеджменту. В разные годы это были Ле Брен, Пьер Мельяр, Койпель, Буше. В сравнительно недавнее время на мастерскую работал Марк Шагал, кстати, успевший ещё расписать плафон Парижской оперы.

Что же до знаменитых изделий-гобеленов, то они прославили имя красильщика из Шампани на весь мир. Хотя к самим гобеленам он имел слабое касательство, потому что уникальная технология родилась значительно позже и была полностью вывезена из Голландии, справедливости ради надо заметить, что французы изобрели и свою технологию, назвав её «стежёк Савонри» — это когда используются нарезанные ножницами полоски бархата.

В дополнение ко всему, перед самой войной сюда были переведены известные мастерские Бове, в которых принята иная, собственная технология гобеленов — на горизонтальных рейках, которыми ткач управляет при помощи педалей, имея картон с эскизом постоянно перед глазами. Истинный же гобеленщик всегда видит своё изделие, расположенное на вертикальных рейках с изнанки, сравнивая каждый новый сантиметр гобелена с эскизом через специальное зеркало, медными ручками притороченное к станку.

Старинная, кропотливая метода: за год(!) ежедневной работы ковродел может освоить только квадратный метр нового гобелена. Понятно, что такая продукция всегда стоила баснословно дорого. Стоит она дорого и сейчас, производиться только для сильных мира сего и для музеев. Ещё мануфактура проводит реставрационные работы старых гобеленов, коих в мире за 550 лет накопилось великое множество. Так что без работы ткачи не остаются.

Конечно, люди с восточной внешностью в Париже вам могут предложить продукцию «а ля гобелен» за 10 евро, так что не обольщайтесь — вы не стали обладателем драгоценного коврика, по ошибке проданного глупым наследником. Приезжайте, я покажу вам место, где за ту же цену вы сможете купить настоящий, как утверждают продавцы, «Ролекс».

В бывшей часовне фабрики нынче музей. Там развешены старые гобелены и выставлены образцы златокузнечества, коллекции рисунков и эскизов. Попасть туда может каждый турист. А в прошлом секреты производства строго охранялись, но для VIP-персон, естественно, никаких преград не было.

12 мая 1717 года в семь часов утра (вряд ли многие парижане нынче встают так рано) в королевскую мануфактуру в сопровождении герцога Д’Антэна пожаловал сам русский царь Пётр Первый. Обошел все мастерские, стоял, наблюдая за работой ковроделов, с пристрастием обо всём выспросил и в полдень ушёл.

Однако, прежде чем покинуть Париж, приходил сюда снова, а три года спустя открыл у себя в Петербурге ковровую мануфактуру, руководство которой поручил ковроделу из здешней, парижской мастерской Жан Батисту Бурдену. Налицо — промышленный шпионаж и переманивание топ-менеджеров. Благо закона об авторском праве тогда не было. Да и кто бы посмел? Как любил повторять Борис Ельцин: «Пусть эти господа не забывают, что у нас есть «тополя». «Тополей», конечно, тогда не было, но вполне хватало воронежских корабельных сосен. Вуаля (voilà).

P.S.  Мануфактура продолжала разрастаться, её службы, жилые дома мастеров занимали весь квартал, распространяясь в глубину по берегам Бьевра. Река питала мануфактуру, постепенно загрязняясь и мелея. Когда из неё взяли всё, что могли, в 1912 году речку упрятали в трубу. Однако она запечатлелась в парижском рельефе впадинами долин между холмами Мезон-Бланш и Бют-о-Кай на её правом берегу и возвышениями в парке Монсури и горой Сен-Женевьев на левом. Ничто не проходит бесследно.