Два деда — для одной победы

Николай МОНАСТЫРНЫЙ

В украинском селе Николаевка, что на Запорожщине, есть памятник землякам, не вернувшимся с фронтов Великой Отечественной. Он так и называется: «Пам’ятник воїнам-односельцям у селi Миколаївка».

На центральной панели, под орденом Отечественной войны, указаны 120 фамилий погибших солдат — местных жителей. В центре второго столбца отчётливо читается одна из них: «Монастырный В.В.» Василий Васильевич. Мой дед. Один из двух, с которыми я так и не познакомился.

Трудно рассказывать о незнакомом человеке. Даже если в твоих жилах течёт его кровь. В нашей семье никогда не говорили о войне вообще, и о дедах в частности. Просто мои родители своих отцов не помнят — в силу возраста. Маленькими они были. Могли бы рассказать бабушки-вдовы, но, когда я вошёл в сознательный возраст, не стало и бабушек. Так и остались деды в моём воображении, как компиляция, как собирательный образ красноармейца, каким его показывают в чёрно-белых советских фильмах.

Вот во время затишья между летними боями сидит на бруствере немолодой уже солдат в запылённой гимнастёрке. Окоп вырыт по всем правилам — не первый год воюет. В нишу уложены пара гранат и запасной магазин к ППШ. Пилотка сдвинута на затылок. Солдат щурится на солнце. На изрезанном морщинками лице играет улыбка. В руке — письмо-треугольник из дома со штампом «Проверено военной цензурой». Поют птицы. И словно нет войны. Только вот получить письма из дома мой солдат не мог. Его семья — жена и маленький сын — были «под немцами», которые пришли в Николаевку вскорости после начала войны.

Василий Васильевич Монастырный родился в 1907 году. Точную дату установить не удалось, а все сведения о деде почерпнуты из скупых справок и домыслены логическим путём. Учился, работал, женился. Мой отец — Николай Васильевич — был младшим, шестым ребёнком в семье. И единственным, кто выжил. Запорожский регион был в числе наиболее пораженных Голодомором 1930-х годов. Чтобы сохранить ребёнка, бабушка уехала рожать с Украины в Забайкалье, где служил дед. Так что мой отец, волею судьбы, появился на свет в Чите. Благодаря чему остался в живых.

После рождения сына дед-сверхсрочник демобилизовался, и семья вернулась в Николаевку, где был образован колхоз «Украина». Шёл 1936 год. Или тридцать седьмой. Гремели достижения социалистического хозяйства, на село пришла индустриализация в виде МТС — машинно-тракторных станций, ОСОВИАХИМ ковал кадры к труду и обороне, страна Советов парадными колоннами двигалась к победе коммунизма. И ничто, как говорится, не предвещало.

Нападение Германии на Советский Союз оказалась громом среди ясного неба. Не знаю, как было в больших городах, но в украинской глубинке наступила полная неразбериха. По рассказам отца, тогда мальчишки, мужики призывного возраста штурмовали сельсовет и райвоенкомат с заявлениями об отправке на фронт. Но их никто никуда не призывал! Местные власти ждали указаний «сверху», а «верх» молчал — парализованный. Так проходили первые недели войны. Уже пал Минск, немцы шествовали по западным областям Украины, а в степи под Николаевкой мужики рыли «схроны», чтобы было, где укрыться. От расстрела или повешения.

Когда первое оцепенение властей прошло, военкомат заработал в усиленном режиме. Младший сержант запаса Василий Монастырный вместе с односельчанами был призван в ряды Красной армии Осипенковским РВК Запорожской области. Успели мужики. Потому что в конце жаркого августа сорок первого в село пришли немцы.

Мне сложно сказать, где и как воевал мой дед. Не сохранилось ни писем с фронта, ни солдатских фотографий. Не удалось разыскать архивных документов. Но, видимо, воевал неплохо. Дослужился до старшего сержанта, командовал отделением в стрелковом полку. Пехота — самый «выбиваемый» род войск. Но Василий Монастырный воевал вплоть до начала сорок четвёртого. По-видимому, на Южном фронте.

В ходе одного из боёв получил тяжёлое ранение и 2 февраля 1944 года был доставлен в один из Кисловодских эвакогоспиталей с диагнозом «сквозное проникающее ранение живота, плевропневмония». Не жилец. 10 февраля Василий Васильевич Монастырный скончался от отёка лёгких. Похоронен на Кисловодском военном кладбище, ставшим мемориальным. Ряд и номер могилы своего отца нашёл мой отец.

А про второго своего дела — Андрея Сидоровича Соловьёва — я совсем ничего не знаю. И родственники ничего не знают, поскольку сами несмышлёнышами были. Лишь скупые строки официальной справки. Родился Андрей Соловьёв в 1905 году в Котовском сельсовете Урицкого района Орловской области. После женитьбы в его семье появились три дочери и сын.

Был призван в армию Сортавальским РВК Карело-Финской ССР 23 июля 1941 года. Красноармеец. Беспартийный. С октября месяца сорок первого — стрелок, 1-я стрелковая рота, 260-й стрелковый полк, 187 п/с. Пропал без вести в декабре 1944-го, пройдя почти всю войну и не дожив всего полгода до победы. Не вырастив детей, не увидев внуков.

Два деда — для одной победы. Или, как теперь принято, для Великой Победы. Но моим дедам не важно, с какой буквы нынешние патриоты предлагают писать эти слова. Не за слова они воевали и погибали. А за что? За родину? За Сталина? Или за свой дом, своих родных и любимых? За их светлое, свободное и достойное будущее?

Мои деды не были юристами и экономистами, не обладали обширными знаниями и возможностями. Они были простыми солдатами, которые реально приближали победу, как могли. И приблизили. Своим подвигом, своей смертью до срока.

Но точно не для того, чтобы спустя 75 лет после окончания войны отдельные представители победителей в лице отдельных детей и внуков грозились её «повторить», а саму память о солдатах Великой Отечественной превратили в пошлую казёнщину. Ведь показная гордость за победы прошлого, к которым не имеешь ни малейшего отношения, наглядная демонстрация того, что в настоящем гордиться нечем.

Мы научились под огнем ходить не горбясь,

С жильём случайным расставаться не скорбя.

Вот потому-то, наш родной гвардейский корпус,

Сто грамм с прицепом надо выпить за тебя…

Без помпы. Без фанфар. Не чокаясь.

Или я неправ?